К счастью, я не успел приступить к исполнению этого плана. Туземные вожди прислали эмиссаров с просьбой созвать большую кабарру.
Получив подтверждение, что для кабарры все готово, они явились ко мне. Я издалека услышал, как они приближаются, потому что двигались они в окружении свиты из двух тысяч человек, вооруженных дротиками и щитами. Каждый вождь следовал за знаменосцем, несущим стяг его племени. Барабаны задавали ритм марша. Туземцы остановились на пороге залы, где должна была проходить кабарра и где я велел установить возвышение. Вожди расселись вокруг. Там были все мои друзья: Раффангур, Рауль, Сансе и многие другие. Лица у всех были замкнутые. Когда воцарилась тишина, Раффангур встал и торжественно заговорил.
Его речь началась с традиционных выражений вежливости. Затем он перешел к сути дела:
«Как наследник племени Рамини, я заявляю перед лицом всех собравшихся вождей, что я официально признаю твое прямое родство с ним и передаю тебе все его титулы, принадлежащие тебе по праву.
Мы, короли, принцы, рохандрианы и вожди племен Мадагаскара, выражаем тебе наше почтение и объявляем тебя нашим ампанскабе. Ты король над всеми нами, Август. Мы благодарим Бога за то, что Он послал тебя на этот остров, чтобы осуществить его объединение. Твои победы ясно свидетельствуют о том, что в бою тебя поддерживают высшие силы земли и неба».
На этот раз Афанасия сопровождала меня на кабарру. Я обменялся с ней тревожным взглядом. Выдумка, которую я подтвердил и которая превратила меня в мнимого короля, оправдывала себя только в момент крайней необходимости. Что же делать с ней теперь, когда остров объединился и настал мир? Следовало ли длить этот обман и самозванство? Я искал знака на лице Афанасии, который мог бы подсказать мне, что она чувствует. Мы привыкли вместе принимать решения во всем, что было важно для наших жизней и жизни нашего ребенка. Я не хотел навязывать ей выбор, который она не разделила бы от всего сердца. Казалось, она размышляет, опустив глаза. Потом подняла их, обвела взглядом молчавших вождей, которые ждали нашего ответа, и улыбнулась. Когда ее взгляд упал на меня, в нем играли веселые искорки. Она сжала мое запястье своими тонкими пальчиками и одобрительно кивнула. Я улыбнулся ей в ответ и встал.
С волнением я ответил на церемониальную речь Раффангура. С большой радостью принимал я доверенную мне ответственность. Торжественно обещал, не жалея сил, защищать жителей Мадагаскара, сражаться за их свободу, трудиться ради их благополучия, ради согласия и любви между народами, залогом чего будет справедливое правление.
Туземцы криками одобрили мой ответ. Потом слово взял вождь Рауль. «Мы знаем, — сказал он, — что французы готовятся прийти на наш остров, чтобы взять его под свой контроль и разделаться с вами. Знайте, что мы будем против. Вы обязались никогда не покушаться на нашу свободу. Со своей стороны мы клянемся, что никто не прикоснется к вам, в противном случае все воины наших племен встанут на вашу защиту».
Услышав это, я обнял Рауля, как брата. Я с трудом сдерживал слезы.
К счастью, чтобы заставить меня взять себя в руки, вожди предложили мне принести торжественную клятву ампанскабе. Я так и сделал, повторяя ритуальные слова. Потом один из воинов сделал небольшой надрез на моей руке, проведя по ней кончиком кинжала. Каждый из вождей по очереди подходил ко мне и прикасался губами к ране, откуда тонкой струйкой текла кровь. Один за другим они произносили пожелания мне и сыпали проклятия на головы тех, кто покусится на жизнь их ампанскабе. Потом мы все расселись по местам.
Глава племени беталименов взял слово. Он заявил, что раз уж французы своим поведением показали, что они враги не только мальгашей, но и мои, то мне следовало бы отказаться служить им. Его предложение вызвало у меня колебания: несмотря на все, что нам пришлось пережить, я до сих пор хранил лояльность французскому королю. Мне казалось, что еще есть надежда найти у него поддержку моих взглядов и я смогу послужить одновременно и интересам мальгашей, которые меня приняли, и интересам Франции, во имя которой я пустился в это предприятие.
В то же время я прекрасно понимал, что оставаться под властью королевских посланников означало принять их приговор, не противиться их приказам, даже если они сместят меня с должности. Другими словами, чтобы защищать свои воззрения перед французами, мне в первую очередь следовало освободиться от обязательств перед ними. Поэтому я принял предложение туземцев и ответил, что с этого момента я более не француз.
После этого встал другой вождь и, поздравив меня, сказал, что, как ампанскабе и мальгаш, я должен выбрать себе королевское имя, отличное от полученного при рождении. Эта просьба застала меня врасплох. Напряженное молчание говорило о том, что вожди с любопытством ждут моего предложения. Мне ничего не приходило на ум. В голове мелькали смутные картины, и большинство из них были связаны с Сибирью. Как ни странно, в тропическом тепле мне пришли на память ледяные пейзажи, почти приятное ощущение жгучего холода и вид застывших озер. В этой суровой необъятности бегали покрытые мехом животные, способные выжить везде, как выжил и я сам, потому что они хранили в себе жар жизни. И я вновь увидел тонкие пальцы Афанасии, погрузившиеся в пушистую шкурку белого соболя.
— Соболь! — воскликнул я без раздумий.
Вожди повторили незнакомое слово, чье звучание им понравилось, как если бы они распробовали вкус неизвестного фрукта.
— Король Соболь!
Они полюбили эти слова, упавшие с неба, как заклинание колдуна, словно несущие в себе загадочные знаки судьбы. Когда волнение поутихло, среди собравшихся вновь прошел гул. Теперь взгляды обратились на Афанасию. Вождь сафиробеев решился наконец заговорить. Голос его звучал менее уверенно.
— А какое имя выберет королева? — спросил он, вызвав у присутствовавших смущенные смешки.
Я взглянул на покрасневшую Афанасию. Позже она призналась, что приготовилась к этому вопросу, хотя и не была уверена, что его зададут. Увидев, как я подбираю новое имя, она спросила себя, что бы ответила сама. А потому, когда к ней обратились, ответ был уже готов.
— Магнолия, — произнесла она, к моему большому удивлению.
Я знал, что в Париже, в салонах, которые она посещала со своей подругой Жюли, она познакомилась с натуралистом Бюффоном, который проникся к ней большой симпатией. Узнав, что мы скоро отправляемся в экспедицию, старик подарил Афанасии несколько семян цветка родом из Японии, который только недавно прижился в Ботаническом саду. Климат Мадагаскара оказался благоприятным для этого растения. Отныне у порога нашего дома в Луисбурге цвел куст магнолии.
После того как мы получили имена, нам пришлось ответить и на другие вопросы. Вожди спрашивали, где я собираюсь возвести столицу, и я сказал, что на плоскогорье, — на мой взгляд, оно подходило для этого лучше всего.
Потом мы вышли наружу и объявили о своих решениях. Первыми меня встретили мои солдаты. Я опасался, как бы они не решили, что я их бросил. К моему великому удивлению, они бурно приветствовали мой выбор. Выяснилось, что многие европейцы, последовавшие за мной, обжились в племенах и заверяли, что тоже хотели бы остаться на острове навсегда.
