Мы выезжали вдвоем в экипаже, который он держал в Париже, не прячась, но и не выставляя себя напоказ, то есть ограничиваясь посещением общественных мест. Он водил меня в театр и игорные залы, к продавцам старины и в кафе. Мы совершали долгие прогулки за пределами бульваров, добираясь, несмотря на холод, до мельниц Менильмонтана или до деревни Пасси. Джакомо был всегда весел. Он разглядывал все вокруг и брал с собой листки бумаги и перо, чтобы делать зарисовки. Везде он прекрасно себя чувствовал, и один его вид поднимал настроение. Он выучился у цыган искусству жонглировать и показывать фокусы.
Инстинктивно или потому, что его наставлял маркиз, со мной он не позволял себе ни малейшей вольности. Максимум, что он допускал, — жест нежности, когда он брал меня за руку или поправлял мой выбившийся локон. После смущения первых встреч я прониклась к нему доверием. Мне казалось, что мы общаемся как брат с сестрой. Он был тем спутником, о котором я мечтала, чтобы наслаждаться этим городом красоты и удовольствий.
Когда я оказывалась в обществе Жюли, она требовала от меня отчета в том, как развиваются наши отношения. Через несколько недель таких встреч я была вынуждена признаться ей, что на этот раз сдержанность играет против меня: во мне росло желание. Я начала воспринимать молодого человека как часть своей жизни, мне будет его не хватать, если он отдалится. Учитывая, что конечной моей целью было сближение с Августом, игра становилась опасной. Жюли смеялась и велела мне продолжать.
Настал момент, когда я предупредила ее, что все расскажу Августу, чтобы приблизить развязку этой комедии, грозившей обратиться в драму. Я не могла смотреть на губы Джакомо без желания поцеловать их. И прекрасно чувствовала, что предостережения маркиза теряют свою весомость для Джакомо под воздействием естественных порывов. Однажды февральским вечером, когда пошел легкий снег, а до ближайших парижских домов было еще далеко, мы укрылись под навесом хлебопекарни. Джакомо обнял меня, чтобы согреть. Грудью я прижималась к его торсу, а бугорок панталон неоспоримо свидетельствовал о его возбуждении. Наши губы были слишком близко, чтобы не коснуться друг друга, а затем не слиться воедино. Если бы колючий холод не помешал нам раздеться, готова поспорить, что мы отдались бы друг другу. Мы вернулись уже затемно, пробежав по снегу, смешанному с грязью и блестевшему под луной. Я позвала Жюли и осыпала ее горькими упреками. Она довела меня до крайности, и, как я и боялась, теперь я настолько увлеклась Джакомо, что даже не корила себя за то, что пошла ему навстречу.
— Отлично, — заключила она. — Вот сейчас самое время действовать в отношении Августа. Пока вы не были действительно влюблены, вы не сумели бы сыграть ту роль, которая отныне будет вашей.
Должна признаться, в тот вечер, не зная, о ком мне грезить, и чувствуя себя в большой опасности, я ее ненавидела.
* * *
Первый этап разработанного нами плана оставлял открытым вопрос о дальнейших действиях: прежде всего я должна была объявить Августу, что отказываюсь от замужества.
Утром он вернулся из Лорьяна, где снаряжались корабли для экспедиции на Мадагаскар. Я не дала ему времени переодеться. Он был еще в костюме для верховой езды, забрызганный грязью с головы до пят, когда я передала, что нам необходимо поговорить. Он с неудовольствием принял меня, оставшись стоять. Мое лицо припухло от бессонницы и ночных слез.
— Что такое?
— Я только хотела сказать тебе… что свадьбы не будет.
Он пожал плечами и отвернулся. При всех серьезных сложностях, с которыми ему приходилось сталкиваться, эта женская канитель казалась ему смешной и неуместной.
— А ты можешь объяснить мне причину? — спросил он, снова поворачиваясь ко мне лицом.
Мы предвидели вопрос, как и ответ, но он вылетел у меня из головы. Мне следовало сказать: «Потому что я полюбила другого», — но я разрыдалась и вышла из комнаты, закрыв лицо руками.
Никаких других сцен в тот день не последовало. Я осталась в своей спальне, а Август, изнемогавший от усталости, лег спать, не поужинав. На следующее утро, передохнув, мы встретились за завтраком.
— Я отношу то, что ты наговорила вчера, за счет нервозности, — сказал он. — Мой отъезд приближается. Я понимаю твое беспокойство.
— То, что я тебе сказала, по-прежнему верно. Усталость тут ни при чем.
На лице Августа отразилась хорошо знакомая мне ярость. С таким же видом он вел за собой экипаж или войска. Такое лицо, очевидно, нередко бывало и у его отца.
— Ты хочешь сказать, что не изменила своего решения?
— Да, я отказываюсь от замужества.
— Ты подумала над тем, что говоришь?
— Безусловно.
— Тебе не кажется, что в глазах окружающих мы уже женаты? Нас принимали как чету, потому что знали о скорой церемонии. Ты отдаешь себе отчет, как мы будем выглядеть, если продолжим жить, пренебрегая условностями?
— А для чего нужны эти условности, — сказала я, припоминая рассуждения Дидро, — если мы можем жить без них, так, как нам велит природа.
— Природа!
Август швырнул вилку на фарфоровую тарелку, и звук заставил меня вздрогнуть. Он не был настроен на философский лад. Привыкший за последнее время командовать, занятый только тем, что сметал препятствия, встающие перед его миссией, он не был расположен пускаться в рассуждения. Август бросил на меня недобрый взгляд:
— Кем тебя будут считать здесь, пока я буду в плавании? Ты знаешь, что о тебе подумают, если замужество не станет твоей защитой?
— Защитой! — вскричала я, вскакивая. — Я не прошу защиты. И не хочу той жизни, которую ты мне уготовил.
Жюли усиленно советовала мне не вступать в слишком детальные споры. Мое решение не должно было основываться на каком-либо рациональном доводе, который Август постарается опровергнуть. Мне следовало внушить сомнение и заронить смутное беспокойство.
Я положила салфетку на стол и покинула комнату. Потом я надела манто и вышла из дома. Пешком добралась до кафе, где мы договорились встретиться с Жюли. У меня была зыбкая надежда, что с ней окажется Джакомо или, на худой конец, маркиз. Она была одна.
Я пересказала ей сцену, произошедшую вчера вечером, и ту, что имела место утром. Она казалась очень довольной.
— Где Джакомо? — спросила я. — Думаете, я могу с ним сегодня повидаться?
Она взяла меня за руку и, сжав ее, припечатала к столу, глядя мне прямо в глаза:
— Он уехал.
— Уехал!
Я хотела встать, она меня удержала:
— Да, уехал совсем недавно. Именно я порекомендовала ему удалиться. К чему превращать все это в петушиные бои. Августа одолеют сомнения, он велит проследить за вами. Пусть узнает, что происходило в последние недели, но нельзя допустить, чтобы его ревность вылилась в баталию. Все должно решиться только между вами.
