— Но она любит его, — воскликнула моя славная служанка, поворачивая к любовнику лицо с покрасневшими глазами, которые сама же и натерла.
И добавила с видом крайнего отвращения, которое, как он мог подумать, касалось и его:
— Мужчины ужасны. Как он может так ее предать? Еще вчера он приходил сюда и принимал ее нежное отношение…
Мужчина схватил свой стакан, отпил глоток и какое-то время разглядывал остаток.
— Просто у него нет выбора.
— Что ты хочешь сказать?
— Он вступил в дело с самого своего приезда, задолго до того, как стал свободным. И теперь знает все тайны. Остальные не позволят ему плюнуть и спокойно уйти.
— А если он так и сделает?
Мужчина пожал плечами:
— Ты не понимаешь.
— Ну так объясни.
Тогда Саша схватил девушку за запястье и, приблизив к ней свое лицо, с угрожающим видом тихо произнес:
— Предателей они убивают, представь себе. И никакого суда не надо. Им достаточно подозрения, сомнения. С тех пор как я в деле, сам видел, как прикончили уже троих доносчиков. Еще вчера поднялась серьезная тревога. Один дурак по фамилии Степанов, ты его знаешь, это воздыхатель твоей хозяйки…
— Да.
— Так вот, он вызвал Августа на дуэль из-за нее.
Услышав такое, я едва не вскрикнула и чуть было не обнаружила себя. К счастью, звук застрял в горле.
— Август его побил, разумеется. Но оставил в живых, за что его все ругали. Поди знай теперь, не сдаст ли нас всех этот псих Степанов.
Саша позволил горничной высвободить руку и сам выпрямился.
— В любом случае, если Август бросит их, чтобы войти в семью коменданта, будет считаться, что он перебежал в другой лагерь. На такой риск они никогда не пойдут.
Потом он снова схватил возлюбленную, чтобы поцеловать, и добавил:
— Если твоя хозяйка его любит, то пусть радуется. Покинув ее, он, по крайней мере, останется в живых…
Разговор закончился, не принеся ничего нового, но мне и так хватило услышанного.
Я вернулась в свою комнату и, запершись там, не вышла к ужину. Всю ночь я обдумывала ситуацию. К рассвету у меня созрело решение. Для меня вопрос был ясен: Август любит меня, однако силы, превосходящие его собственные, вынуждают его меня бросить. Конечно, он мог бы разоблачить заговор и получить защиту коменданта. Но, если он предаст своих товарищей, у Августа не будет ни единого шанса избежать их мести.
Стало быть, я сама должна избавить его от этой угрозы. Такую цену надо было заплатить, чтобы наша любовь не погибла.
Видите, я была по-прежнему наивна, но во мне ничего не осталось от той пассивной и покорной девушки, какой я была еще несколько недель назад. Я созрела, чтобы использовать любые средства, пусть даже смертельно опасные. Мои рассуждения были просты, как и все заблуждения. Я не могла сама донести эти сведения до коменданта. Скорее всего, он просто не принял бы их во внимание, как это произошло с торговцем-отравителем, который раскрыл ему все дело. А если бы и поверил, то не преминул бы обойтись с Августом так же, как с остальными, и вынести ему суровый приговор. В сущности, ведь отец примирился с нашим союзом только по принуждению. Он был бы счастлив отомстить не только Августу, но и мне самой.
Донос должен быть заслуживающим доверия и обстоятельным, исходящим от одного из заговорщиков. Тогда у меня будет время вмешаться и объяснить, что я все знала и что Август, хоть и не впрямую, приложил руку к раскрытию всего дела. Таким образом, он освободится от обязательств перед своими собратьями и на нем не будет ответственности за донос, а значит, не будет и угрозы мести.
У меня был единственный инструмент для достижения цели: Степанов.
Я предпочитаю сразу сказать вам, что по прошествии времени строго осуждаю себя за тогдашние поступки. Я слишком далеко зашла в своих ухищрениях влюбленной женщины, к тому же не знающей жизни, и повела себя безоглядно и чудовищно жестоко. Я послала свою горничную тайком предупредить Степанова. От моего имени она назначила ему свидание на опушке леса, у деревни, за холмом. Зимой я туда ездила кататься на санях, любовалась деревьями в инее и наблюдала, как по другому берегу реки бродит семейство бурых медведей.
Со стороны моего каюра опасаться было нечего — он едва говорил по-русски. Сразу после обеда я отправилась на прогулку и вскоре увидела Степанова — тот делал вид, что рубит лес, поджидая меня. Я велела остановить сани, и мы обменялись несколькими словами. Он снял шапку из выдры и мял ее в руках.
— Друг мой, — сказала я с лицемерием, которое сегодня приводит меня в ужас, — я все знаю о готовящемся заговоре, в котором вы, к несчастью, принимаете участие.
Он хотел было ответить, но из его рта вырвалось только облачко пара.
— Дело скоро будет раскрыто. Я потрясена обманом того, кого я любила. Он будет наказан в меру своего предательства.
Слабая улыбка тронула губы Степанова, раскрасневшегося от холода.
— Раз уж дело будет раскрыто, а так будет непременно, пусть лучше заговор раскроете вы. Вы избежите какого-либо наказания и в награду получите свободу.
Больше я ничего не сказала, но улыбка, озарившая лицо несчастного, давала понять, какие надежды пробудила я своими словами.
Я добавила, приказав каюру трогаться в путь:
— И не теряйте времени, если хотите оказаться первым.
Не успев вернуться к себе, я принялась писать отцу письмо, в котором признавалась, что узнала все о заговоре от самого Августа. Я объясняла, что он не мог противостоять давлению, которое оказывали на него бывшие товарищи по ссылке, и я сама уговорила его не идти на риск, донося на них. Вот почему я подговорила сделать это другого человека, которому, возможно, придется заплатить за донос жизнью.
Это нагромождение лжи имело единственной целью спасти Августа. Я только позабыла об одной детали — выяснить, что думает он сам.
В течение вечера ничего не произошло. Отец отужинал с нами и с самым непринужденным видом говорил на разные темы, касавшиеся поселения. Никакое послание ему не передавали. Все мы отправились спать в безмятежном настроении, которое с моей стороны было чистым притворством.
Вторую ночь подряд я не спала. Приотворив, несмотря на холод, окно, я ожидала услышать крики, которые могли донестись со стороны хижин. Но все было тихо. Буря разразилась только рано утром.
Когда мы собрались за легким завтраком, стражник явился доложить отцу, что между ссыльными и казаками произошла стычка. Отец бросил салфетку на стол и встал.
— Они у меня получат, — бросил он.
Я смутно чувствовала, что этот инцидент как-то связан с заговором, но не могла понять, как именно. Мать заметила мою нервозность и, не зная ее причины, протянула руку, чтобы погладить меня и успокоить.
