— Хина, Ходака! — крикнул Наставник из ванной. — Давайте искупаемся втроём!
Мы с Хиной поперхнулись чаем.
— Купайся один! — крикнули мы в один голос.
— Что? Ну тогда, Ходака, давай вдвоём, как два мужика!
— Чего?!
Хина хихикнула и сказала:
— Иди.
— Как тепло... — Мы с Наставником до плеч погрузились в ванну, полную горячей воды.
— Ой? Что это такое? — Наставник нажал на кнопку на стене.
Свет в ванной комнате тут же погас, вместо этого загорелись огоньки в самой ванне, а кроме того, появилась пена. Ванна оказалась с гидромассажем.
— Ух ты! Щекотно! — загалдели мы.
— Освободить ванную!
Хина и Наги дали друг другу пять.
Пока Хина принимала ванну, мы вдвоём приготовили ужин. В тумбочке под телевизором лежали продукты быстрого приготовления и горячие закуски из автомата: якисоба, такояки
[34], лапша, карри, картошка фри и караагэ. При одном взгляде на упаковки у меня потекли слюнки.
— Ух ты, как много всего! Что возьмём, Ходака? — возбуждённо спросил Наставник.
— Давайте всё вместе!
— Что? Правда можно?
— Мне дали увольнительные, так что можно!
— Ура! — Наставник повернулся к ванной комнате и громко крикнул: — Хина, у нас сегодня роскошный ужин!
— Здо́рово! — ответила Хина; её голос отдавался эхом, и почему-то от этого у меня быстрее забилось сердце.
— Я искупалась! — сказала она, открывая дверь ванной комнаты, когда мы один за другим подогревали горячие снеки в микроволновке.
— О, отлично, — пробормотал я и затаил дыхание: на Хине был белый банный халат, она откинула волосы на одну сторону и обернула их полотенцем.
Её кожа, обычно белая, теперь обрела оттенок лепестков вишни. Я вдруг осознал, что пялюсь на неё уже секунд пять, и поспешно отвёл взгляд. Хина будто бы даже не заметила этого; увидев горячие закуски на столе, она издала радостный возглас.
— Давайте есть! — сказали мы и принялись за еду.
— Якисоба — объедение! И такояки! А карри — пальчики оближешь! — восторгались мы.
В самом деле, всё было изумительно вкусно. Мы передавали коробочки по кругу, чтобы досталось каждому. В карри мы положили караагэ, получилось карри с курицей («Просто находка!» — оценили мы), лапшу приготовили за две минуты и согласились, что получилось прямо al dente и гораздо вкуснее, чем в каком-нибудь кафе.
После еды устроили караоке-конкурс, а затем — битву подушками. Кидались подушками и валиками для кровати. Неважно, попадал я, промахивался или же попадали в меня, — весело было в любом случае. Так весело и радостно, что почему-то к глазам подступали слёзы.
Я бросал подушки и думал: «Если Бог есть на свете... Пожалуйста... Хватит. Уже всё хорошо. Мы как-нибудь проживём. Пожалуйста, не давай нам больше ничего, но и не отнимай ничего больше».
Подушка попала Хине по лицу, в отместку девушка бросила свою, и та хлопнула меня прямо по носу.
«Прошу тебя, Боже... — задыхаясь от смеха, я впервые в жизни исступлённо молился. — Пожалуйста, дай нам пожить вот так ещё немного».
Когда настала полночь, часы у изголовья кровати издали электронный писк.
Мы болтали весь вечер, и я сам не заметил, как Наги уснул на постели у самой стенки. Кровать оказалась просто огромная, и мы втроём свободно на ней разместились. Мы с Хиной лежали на спине рядом друг с дружкой, я чувствовал исходящий от неё запах шампуня — такого же, каким мылся сам, — и меня почему-то охватывала гордость. Свет в номере был выключен, только торшер у изголовья тускло освещал царящий в комнате полумрак.
Похоже, вместо снега снова пошёл дождь — я слышал знакомый шум за окном. Однако дождь стучал не так яростно, как раньше. Звук теперь был мягче и нежнее, словно доносившаяся издалека барабанная дробь. Казалось, этому стуку было известно о нашем прошлом и будущем, он просто молча принимал нас такими, как есть, даже не думая упрекать за сделанный выбор.
«Живи, — слышалось мне в этом стуке. — Живи, живи. Просто живи...»
— Хина...
Ободрённый шумом дождя, я достал коробочку с кольцом:
— С восемнадцатилетием.
Я положил коробочку на простыню, и Хина удивлённо взглянула на меня.
— Оно недорогое, но я подобрал такое, чтобы подошло вам.
Хина открыла коробочку, и её лицо расплылось в улыбке — яркой, будто распустившийся цветок.
— Спасибо!
Я смущённо усмехнулся.
— Слушай, Ходака... — Хина вдруг чуть понизила голос. — Ты хочешь, чтобы дождь прекратился?
— Что?
Хина перевела взгляд с кольца на моё лицо. В её глазах с голубым отливом читалось непонятное чувство. Не в силах его разгадать, я просто кивнул:
— Угу.
В это мгновение будто само небо откликнулось на мои слова. Низко загремел гром, а торшер заморгал — похоже, куда-то поблизости ударила молния. Хина отвела от меня взгляд, легла на кровать и посмотрела в потолок. И тут я что-то осознал. Чувство, которое читалось в её глазах, — это...
— Кажется, меня должны принести в жертву.
— Что?
— Нацуми мне рассказала. О судьбе Солнечной девушки. Она должна пожертвовать собой и исчезнуть из этого мира, и тогда вернётся хорошая погода.
Вспоминая твой взгляд теперь, я понимаю, что в ту ночь уловил в нём отчаяние.
— Но... Это невозможно.
Я неловко усмехнулся.
«Чушь какая-то», — подумал я, но в то же время странное чувство утраты зародилось где-то внутри и разрасталось с каждой секундой.
— Да нет, они с Сугой ведь вечно несут всякое. Такого быть не может... Исчезнете? Ерунда какая...
Я не договорил — Хина вдруг поднялась с кровати и развязала пояс халата. Она медленно вытащила левую руку из рукава. Я смотрел, не в силах отвести взгляд, и наконец из-под халата показалась её левая грудь. Я оторопел: лампа просвечивала через её грудь. Тело Хины было прозрачным, как вода, от левого плеча до самой груди, и свет лампы, отражаясь где-то внутри него, подсвечивал кожу. Я только растерянно смотрел на девушку, не в силах осознать происходящее.
Наконец она заговорила:
— Ходака.
Я с трудом оторвал взгляд от прозрачного тела и посмотрел ей в глаза. Казалось, Хина вот-вот заплачет, но она вдруг мягко улыбнулась:
— И куда же ты пялишься?
— Никуда я не... — машинально ответил я. Но нет, нельзя. Мне нельзя плакать. Нельзя, и всё же... — На вас...
