– Это Питер? – спросила я в тот момент, когда она уже отодвинулась от двери. Я повертела ручку. – Это Питер – там, в ванне?
Она сделала шаг назад, наступила на подол платья, чуть не упала, сумела удержаться на ногах, но выронила ключ. Мы обе нырнули за ним, стали бороться за него на полу, стукнулись головами. Я уже дотронулась до его металлического стержня, но вдруг Кара схватила его и, опередив меня (материнское белье снова впивалось в тело) распрямилась и выкинула ключ в открытое тут же окно.
– Нет! – вскрикнула я, но к тому времени, как я встала коленями на широкий подоконник, ключ уже исчез: на террасе его не было видно, да и, судя по силе, с которой она его швырнула, ключ, скорее всего, затерялся где-то среди живых изгородей.
– Тебе туда нельзя, – заявила Кара, загораживая собой дверь ванной. – Тебя это не касается, Фрэнсис.
– Что ты натворила? – заорала я, отталкивая ее в сторону, дергая ручку двери, выкрикивая имя Питера сквозь эту деревянную преграду. – Впусти меня! – Нет ответа. – Что ты натворила? – снова спросила я. – Питер же там, да?
Я колошматила в дверь кулаками, а она стояла рядом и бесстрастно наблюдала.
– Другой ключ есть?
Я знала, что нет. Я снова высунулась в окно, точно пропавший ключ мог вдруг появиться. Я еще поколотила в дверь, глянула на Кару, а потом обрушилась на дверь всем своим весом. Но, как и все двери в Линтонсе, эта была крепкая, ее сделали на совесть. Я только ушибла плечо. Дверь не дрогнула.
Кара боком сидела на подоконнике в своей давней позе – упираясь ступнями в противоположную раму. Она глядела куда-то в пространство.
– Никуда не уходи, – сказала я.
Она повернула голову, чтобы посмотреть на меня, но ничего не ответила. Я выбежала из гостиной, пронеслась по коридору мимо своих чемоданов, метнулась на винтовую лестницу, спустилась в подвал. Включила свет, и лампочки одна за другой озарили коридор. Здесь я немного помедлила, стараясь выровнять свое дыхание, и потом уже заставила себя войти в комнатку дворецкого, где Питер держал свои инструменты. Кувалда лежала рядом с сундуком. Она оказалась тяжелее, чем я ожидала, ее пришлось нести обеими руками, и мои плечевые мышцы заныли еще до того, как я добралась до лестницы.
Ворвавшись в их гостиную, я увидела, что Кара стоит перед окном, поставив одну ногу на подоконник, словно красит ногти. Она дернулась при моем появлении. Может, она ожидала, что меня не будет дольше, а может, думала, что я приведу полицию. Я волокла позади себя кувалду, которая вспахивала ковер за моей спиной. Увидев инструмент, она отошла от окна, в один шаг снова оказавшись перед дверью ванной.
– Уйди с дороги, – сказала я, встав к ней лицом к лицу.
– Тебе туда нельзя, – повторила она. – Просто отправляйся домой, Фрэнсис.
Я не знала, какое место она имела в виду.
Я толкнула ее и одновременно попыталась размахнуться своим инструментом, но мы с ней обе запутались в ее зеленом платье, и, когда я снова отвела молоток, она тоже за него ухватилась.
– Дай мне туда попасть! – завопила я. – Это все ваше дурацкое соглашение, да? Что ты натворила? Что ты натворила?!
– Нет! Отпусти! – крикнула она.
Она потянула за тяжелую часть кувалды. Она оказалась сильнее, чем я предполагала, и рукоятка выскользнула у меня из рук. По инерции ее чуть не вынесло в открытое сзади окно. Но в последний момент она извернулась, и в окно полетел молоток. Мы услышали, как он упал, и я прокричала ее имя или какое-то другое слово. Кара висела в окне, отклоняясь на спину. Только ее ноги оставались в комнате. Кончиками пальцев она цеплялась за раму, и моя нога прижала подол ее зеленого платья к полу, чтобы она не вывалилась. Оранжевое солнце образовало идеальный нимб вокруг ее прекрасного лица и волос. Казалось, от нее исходит золотое сияние, и на секунду я вспомнила проповедь Виктора о свете и преображении. В этот самый миг наши взгляды встретились, и я увидела, что она спокойна, гнев и тоска ушли. Тут она отпустила пальцы – и ветхое платье порвалось под моей ногой, и она рухнула назад, уже ничем не удерживаемая. Я услышала тяжелый удар, треск разбитого черепа, вскрик – даже не вскрик, а просто громкий выдох. Я закрыла лицо руками. Не знаю, надолго ли я застыла на месте. Но потом я все-таки набралась смелости и выглянула в окно.
* * *
В доме стояла абсолютная тишина. Впервые я осталась здесь одна. Я знала, что́ я найду, но все-таки поднялась в свою ванную, сняла половицу и в последний раз посмотрела в глазок – на Питера. На мою любовь. Вода в ванне была розовая, а на полу валялся мой нож для образцов, хотя я знала, что Питер не сам сделал это с собой. Теперь уже незачем было спешить. Я смотрела, как он лежит на спине, вытянув руки по бокам. Глаза у него оставались открыты, но они, казалось, были сосредоточены на чем-то позади того отверстия в потолке, через которое я глядела на него. На какой-то точке над крышами Линтонса, высоко в вечернем небе. Он лежал неподвижно, словно еще один гизант, сделанный из гипса и помещенный на собственную гробницу. Его тело светилось алебастровой белизной. Мне хотелось, чтобы он встал, оперся руками о края ванны и поднялся, роняя капли воды. Я лежала рядом с вынутой половицей и плакала о нем.
* * *
Потом я спустилась на террасу. Не чтобы убедиться, что Кара мертва: я поняла это, едва выглянула в окно, – а чтобы забрать кувалду. Все мышцы у меня дрожали, тело тряслось, но я все-таки вытащила ее из-под головы Кары. В свете, падающем из окна, я увидела, что к одному из углов металлической части инструмента пристали волосы и кожа, но к тому времени, когда я проволокла его по грязи, скопившейся под рододендронами, все это стерлось. Правда, рукоятка оставалась липкой от крови.
Кувалда подскакивала по ступенькам за моей спиной, облеплялась травой, пока я шла мимо бывших курятников, чертила свежую борозду в земле у озера. Добравшись до моста, я обеими руками подняла ее, держа за самый конец рукоятки, размахнулась и ударила по каменному сооружению. Не знаю, много ли ущерба я нанесла. Недостаточно, чтобы обрушить всю эту конструкцию в воду, как мне хотелось. Когда сил поднимать молот не осталось, я бросила его там, вернулась к дому, прошла под колоннами портика, пересекла подъездную дорогу и двинулась к церкви по аллее. Сама я этого не помню, но мне сказали, что там меня и нашел Виктор. На паперти, с кровью на руках.
23
Мой отец приехал на процесс, в первый же день объявился на галерее для публики среди журналистов и простых зевак. Со второго взгляда я узнала его – уже старика. И все равно он казался каким-то незнакомцем. Лютер Джеллико. Я и раньше часто о нем думала, хоть и не видела его почти тридцать лет. В своем юном идеализме я представляла варианты развития событий: как он приходит в доллис-хиллскую квартиру и все понимает даже без всяких моих слов. Я воображала, как он заберет меня к себе жить (тетя моя при этом куда-то исчезала), в этот большой дом в Ноттинг-Хилле, хоть я и знала, что на самом деле его давно продали. Позже я высматривала отца в лавках древностей, на ярмарках старинных книг, в библиотеках, заранее репетируя то, что скажу ему.
