– Часов через пять после того, как мы отплыли, корабль стал тонуть.
Я охнула.
– А я в это время отдыхала вместе с Финном. – Она не смотрела на меня. – Читала номер «Пути женщины», который купила. Оказывается, они все-таки напечатали наконец одно письмо мисс Лэндерс. Помню, как подумала, что мне нужно будет ее поздравить, когда я к ней в следующий раз приду, и тут я вспомнила, что больше не живу в том городке и понятия не имею, что она делает: она вполне могла нанять другую девушку, чтобы та читала ей журнал и писала письма под диктовку, и они вполне могли отпраздновать эту публикацию вместе.
Сначала я заметила, как изменились звуки, которые издавали коровы: их мычание стало выше, они явно впали в панику. Может, из-за них корабль и стал тонуть, а может, что-то сломалось в двигателе, мы так никогда и не узнали, почему все случилось. Питера в каюте не было: он поднялся наверх потолковать с капитаном, осмотреть рулевую рубку, что-то такое. Я была только рада, что он оставил меня здесь с Финном, я не хотела его видеть, не хотела с ним говорить. Корабль начал крениться, и все, что не было закреплено, поехало вбок, и иллюминатор в нашей каюте ушел под воду. Финн спал на койке, раскинув руки. Он всегда хорошо спал. А потом корабль завалило в другую сторону, но мне удалось схватить Финна, прежде чем он соскользнул на пол. Одной рукой я прижала его к себе, а другой открыла дверь каюты. Я звала Питера, надрывая связки, но вокруг стоял страшный шум. Едва я оказалась в коридоре, корабль совсем лег на борт, свет везде погас, и зажглись аварийные лампы.
Люди кричали, коровы издавали ужасные звуки. Финн, наверное, плакал, не помню. Сама я была довольно спокойна, я знала, что мне нужно выбраться отсюда и найти Питера. Я осторожно пробиралась по стенке коридора. Приходилось сгибаться, потому что он был очень узкий и низкий. Но тут я увидела, что дверь в соседнюю каюту распахнута и качается туда-сюда, так что каюта превратилась в глубокую дыру, в колодец, где плещется темная вода, а на дне осела куча утонувших вещей. Я понимала: если я туда свалюсь, мы в жизни не выберемся. Под дверями шел порожек, шириной примерно в два моих каблука, и я медленно, медленно двигалась вдоль него, стараясь покрепче держать Финна, который все извивался и вертелся.
Уж не знаю, как я добралась до лестницы. Как-то сумела. На следующей палубе воплей и хаоса было еще больше. Два матроса высвободили один конец спасательной шлюпки, но другой застрял. Какой-то мужчина заорал на меня, но я не понимала его языка. Я металась, хватаясь за дверные проемы и ручки, звала Питера. Уже стемнело, все внутри было в воде, волны заливали трюм, двигатель визжал. Казалось, я в центре шторма, вокруг выкрикивали какие-то указания, но я не успевала их выполнить, как нас уже разделяло потоком, рядом со мной кто-то падал, билось стекло. Коровы жутко ревели – мне эти звуки потом еще много лет будут сниться, и я буду просыпаться и идти к окну спальни проверить, не поднялась ли вода. Словно дети плачут, человеческие дети, вот какие звуки.
Питера я нашла на корме, он держался за какие-то снасти, просто вцепился в них – и все. Он меня заметил, и было видно, что он в отчаянии. Он выпустил то, за что держался, и схватил меня. Теперь по нему никогда этого не скажешь, он же так уверенно ведет себя в воде, правда? Но тогда он был просто в ужасе. Я пыталась удержаться вместе с ним и с Финном, но тут нас швырнуло в море – то ли корабль еще больше накренился, то ли пришла большая волна. Меня перевернуло вверх ногами. Я не знала, куда делся Питер, но ребенок оставался при мне. Волосы его колыхались в воде, и я так ясно его видела. Каждый жемчужный ноготок, каждую волосинку пуха на его круглых щеках, каждую точечку в его глазах. Глаза были голубые, а крапинки в них – синевато-серые.
Рядом с нами болталось все на свете – все эти куски и части корабля, все, что было не закреплено. Казалось, прошла целая вечность – а я так и не могла отыскать глазами Питера. Мы с ним расцепились, когда упали в воду. Нас с Финном потащило ко дну: надо мной поплыли всякие штуки – бочки, куски корабля, даже коровы. И тогда Питер схватился за мою лодыжку и сжал ее мертвой хваткой – он тянул нас вниз. Поэтому я выпустила Финна. Просто развела руки и отпустила. Я пыталась вытолкнуть его наверх. Я думала, кто-нибудь, какой-нибудь матрос найдет его и выловит. Но когда мы с Питером в конце концов добрались до поверхности, Финн пропал. Я больше никогда его не видела.
– Ты хочешь сказать – он утонул?
Меня потрясли ее слова. Я-то ждала той части истории, где их спасают. И грустного эпилога, когда Финна отдают на усыновление.
– Да, – ответила она. – Он погиб. А потом, когда мы жили в Шотландии, вдвоем, мы с Питером заключили соглашение. Поклялись: что бы ни случилось, мы всегда будем вместе. Чтобы никто из нас никогда не остался один. Ни он, ни я.
Я не стала просить у нее объяснений. Я больше ничего не хотела знать. Мы обе молча смотрели на деревья. Она боком улеглась на каменную скамью, поджав ноги и опустив голову мне на колени. Где-то среди ветвей пел дрозд, и под эту красивейшую в мире песенку я положила ладонь ей на голову.
Наконец она спросила:
– Ты веришь в рай и ад? – Когда я не ответила, она повернула голову, чтобы посмотреть на меня, и произнесла: – Я знаю, что ты веришь в Бога, Фрэн. Я видела тебя в церкви. В тот раз, когда закашлялась вином. – Она улыбнулась, но улыбка вышла натянутая.
– Думаю, раньше верила.
– А теперь – нет?
– Даже не знаю.
– Питер вот ни во что такое не верит. Он даже не желает это со мной обсуждать. Говорит, ему надоели мои католические предрассудки. Отец Крег твердил, что я попаду в ад. За то, что верю: мой ребенок – второй Христос. И он говорил, что ребенок тоже попадет в ад. Но в письме мисс Лэндерс, в том самом, которое напечатали в «Пути женщины» и за которое она получила гинею, было сказано, что ад – это жестокая выдумка, что ее распространяет церковь, чтобы нас запугать, держать нас под контролем, и что его не существует.
– Может, она и права.
– Но где доказательства? – крикнула Кара, садясь на скамье.
– А где доказательства всего остального? – отозвалась я. – Во все эти штуки или веришь, или нет.
– Но мне надо знать, – прошептала она. – Мне надо знать, существуют ли эти места.
– Когда-нибудь узнаешь. Как и все мы.
– Нет, Фрэн. Я больше не могу ждать. – Она взяла меня под руку. – Мне надо знать прямо сейчас.
Она глядела на меня, пока на коже у меня не поднялись волоски, и я подумала: да, Питер прав, нам и правда нужно присматривать за ней, ее не следует оставлять одну.
* * *
Мы возвращались через лес, и плотная почва под ногами влажно пружинила там, где за долгие годы слежались слои никем не потревоженных опавших и гниющих листьев и иголок. Тропинка почти исчезла, склон холма круто уходил вниз. Я шла впереди, вонзая в землю каблуки и приподнимая подол халата, чтобы не наступить на него и не свалиться. Я думала о том, как Питер в ужасе цеплялся под водой за Кару, как он потерял своего ребенка – или, по крайней мере, ребенка, которого воспринимал как собственного.
