Пока мы стояли так, переводя дух, из-за деревьев вышли четыре оленя. Они скользили через луг всего в нескольких футах от нас и, оказавшись прямо перед нами, замерли и повернулись к нам. Они наклонили морды, и можно было разглядеть даже, как раздуваются и опадают их ноздри, нюхающие воздух, но я знала, что они впитывают именно запах Кары, именно за Карой следят своими темными глазами, именно в сторону Кары разворачивают уши. Никто из нас не шевельнулся, и через несколько мгновений животные двинулись по лугу дальше и вскоре растворились в траве на дальней его стороне.
– Хотела бы я навсегда остаться в Линтонсе, – произнесла Кара.
Я достала из кармана шортов пачку сигарет и толчком выбила одну. Она оказалась порванной, из нее сыпался табак. Я извлекла другую, но и она была такая же.
Питер рассмеялся и достал собственную пачку.
– Последняя, извините, – сказал он, раскуривая ее для меня. – Даже без нормальной кухни, без стульев, без бокалов, из которых можно пить вино? – поинтересовался он у Кары.
– Да, даже без этих штук, – ответила она. – Они не нужны, когда у нас есть все это. Весь этот потрясающий день.
Какое-то время мы молча созерцали пейзаж.
– Думаете, мистер Либерман не заметит, что мы не уехали? – спросила я.
– Можно спрятаться под кроватями, если он придет нас искать. – Питер протянул мне сигарету, и я подумала о его губах, в которых она побывала, прежде чем взяла ее своими.
– Мы можем накинуть на головы простыни и напугать его, чтобы он убрался, – заметила Кара.
– К сентябрю он вообще забудет, что покупал дом в Гэмпшире, – добавил Питер.
Я передала сигарету Каре.
– Может, вернемся тем путем, через лес? – Кара кивнула в сторону, где скрылись олени.
Сигарета совершила еще один круг, и мы двинулись через луг вниз.
Под деревьями оказалось прохладнее, земля была сухая, заросшая папоротником и полная кроличьих нор. Мы совсем чуть-чуть углубились в лес и вдруг ощутили тухловато-мускусную вонь. Поглядывая друг на друга, мы сморщили носы, но продолжили идти вперед.
Лис попался в капкан, изуродовавший его переднюю левую лапу. Он испуганно съежился, завидев нас, и поджал хвост. Вокруг его рта была кровь, и мне не хотелось думать о том, что он делал, пытаясь освободиться. Запах был очень едкий, и я предположила, что его выделили какие-то железы лиса, когда тот попал в ловушку.
– Я думала, такие капканы теперь запрещены, – заметила я.
Кара осторожно приблизилась, и лис стал подпрыгивать, извиваясь вокруг металлических зубьев капкана и своей плененной лапы и издавая пронзительное паническое тявканье.
– Запрещены, – мрачно подтвердил Питер.
Кара опустилась на корточки.
– Ш-ш-ш, – сказала она лису.
– Держись подальше, – посоветовал Питер. – Они невероятно больно кусаются.
– Ш-ш-ш, – повторила она.
И лис снова лег на землю, опустив нос, насторожив уши и наблюдая за ней. Плечо пойманной лапы изогнулось под неестественным углом.
– Он слишком серьезно ранен, – произнес Питер. – Отойди.
– Помоги мне открыть капкан. – Кара протянула руку к лису, который теперь успокоился – по крайней мере, стал дышать не так часто.
– Даже если мы сумеем открыть, он не выживет. Я уже такое видел. Мы ему не поможем.
– Ничего, ничего, – утешающе ворковала Кара, обращаясь к пленнику, и янтарные глаза следили за ней.
Кара поднесла к его носу ладонь: я видела, как точно так же делают с лошадьми, которые катают туристов в экипажах по Гайд-парку.
– Мы не можем просто так его бросить, – сказала я, и Питер посмотрел на меня, плотно сжав губы.
Я знала, о чем он думает. И я протянула ему нож для образцов, который по-прежнему носила в ножнах, прикрепленных к поясу шортов, купленных в магазине «Армия и флот».
Питер присел между Карой и капканом и перерезал лису глотку. Животное не издало ни звука.
Но Кара вскрикнула:
– Нет!
Она толкнула Питера, и тот с корточек повалился в папоротник. Я в ужасе смотрела, как она прижимает руки к шее лиса и как между ее пальцами толчками сочится звериная кровь: один толчок, другой, потом все медленнее. Когда она встала, ладони у нее были все вымазаны красным, и я даже на какую-то секунду подумала, что Питер и ее порезал.
– Сволочь ты, – произнесла она.
Питер сел на земле, согнув колени и глядя на нее снизу вверх. Лицо его выражало жалость и больше ничего.
– Я могла бы его спасти, – прошептала она.
Они смотрели друг на друга, словно соревнуясь – кто первый отведет взгляд.
– Нет, – ответил он. – Было уже слишком поздно.
Она развернулась и пошла прочь, потом побежала и исчезла из виду еще до того, как Питер успел подняться.
– Не надо нам пойти за ней? – спросила я.
– Нет. Оставим ее на какое-то время в покое. Так будет лучше. – Он сорвал несколько листьев папоротника и вытер мой нож, прежде чем вернуть его. – Спасибо. Не всякая женщина носит с собой нож. По крайней мере, среди моих знакомых женщин таких нет.
Я посмотрела на лиса. Его глаза уже остекленели, мышцы расслабились. Меня совсем не удивило, что смерть так быстро его изменила.
– А не надо нам его похоронить? – спросила я.
– Скоро кто-нибудь придет и съест его.
– По крайней мере, этот капкан уже захлопнулся, больше не сработает. Бедный старый лис.
Я отвернулась, чтобы он не видел, как я вытираю влагу под глазами. Мне хотелось и дальше выглядеть этакой женщиной с ножом – кем-то более стойким и умелым, чем Кара.
Мы некоторое время брели молча, а когда вышли из-за деревьев, оказалось, что мы ближе к огороду, чем я думала.
– Вы уже были на молочной ферме? – спросила я.
– Я думал, там все заколочено, – ответил Питер.
– А я отодрала одну панель обшивки. Могу вам показать, если хотите. Скорее всего, ее выстроили как еще одну садовую причуду, она слишком уж маленькая, чтобы приносить какую-то практическую пользу, но внутри все сделано потрясающе подробно. В центральной комнате сводчатый потолок, это своего рода уменьшенная копия обеденного зала, а на концах потолочных балок вырезаны пучки дубовых листьев. Там очень красиво.
– Судя по всему, да, – отозвался он, но я понимала, что он меня почти не слушает.
Мы приблизились к высокой кирпичной стене, окружавшей огород: к ней вела тропинка, по которой местный фермер гонял коров в парк и обратно. Мы дошли до угла – здесь тропа разветвлялась: слева был вход на огород и на ферму, а прямо – ворота в само поместье. Мы помедлили на этой развилке, и потом я двинулась налево, но Питер, прикрыв глаза от солнца, смотрел прямо.
