Мы отнесли еду, немного вина и одеяло в тень тутового дерева – покривившегося, покрытого наростами, одиноко возвышавшегося посреди бывшего газона: остатки клумб и вымощенных кирпичом дорожек по-прежнему угадывались по его краю, хотя теперь трава здесь огрубела и доходила до колена. Мы пообедали, Питер откупорил вторую бутылку, а когда мы и с ней покончили, то улеглись на траву и заснули. Когда я проснулась, Кара сидела и курила. Она сообщила, что Питер ушел в дом составлять опись подвальной кладовки, но я бы скорее предположила, что он продолжает составлять каталог здешних вин. Я подумала, что надо бы подняться наверх и почитать свои заметки или, может, заняться описанием грота, но теплый день, узор лиственной тени над нами и выпитое вино совместными усилиями убедили меня остаться. Я позволила Каре продолжить ее рассказ – даже без всяких моих просьб.
– После того как Питер уехал из Ирландии, жизнь более или менее вернулась в обычную колею. Дермод занимался готовкой и уборкой, Изабель беспокоилась насчет денег, а я думала, что мне никогда отсюда не вырваться, и, когда становилось совсем уж невмоготу, бегала через поля к Падди. Иногда я ему позволяла брать меня за руку – но не больше. Единственной переменой стало то, что я устроилась работать у мисс Лэндерс, слепой женщины, которая жила в городе. Два раза в неделю я приходила к ней домой: вскрывала ее почту, составляла под ее диктовку ответы на письма, помогала с чеками, надписывала конверты. А еще мне приходилось от корки до корки читать ей «Путь женщины». Тогда у нас в Ирландии выходил такой журнал, здесь я его ни разу не видела. А потом она диктовала письма в редакцию – по поводу статей, которые я только что зачитала. Она была пожилая католичка, но совсем не походила на других старушек, которых я знала. Эти ее письма были про пользу полового просвещения для девочек, про то, как контрацепция поможет экономическому развитию Ирландии, про то, что незамужние матери – не какое-то зло. Журнал платил по гинее за каждое письмо, которое публиковал, и каждую неделю мисс Лэндерс надеялась, что они напечатают одно из ее посланий, но они так этого и не сделали – во всяком случае, тогда.
Наверное, я ходила к ней около месяца, прежде чем вернулся Питер. Однажды, подходя к дому, я увидела его машину на подъездной аллее. Я чуть опять не убежала, потому что подумала: если опять его увижу, это только лишний раз все во мне перебудоражит. К тому времени я смирилась с тем, что останусь в Ирландии. Я уже перестала надеяться. Иногда кажется, что так легче жить, правда? Но я, конечно, вошла, и он сидел у нас в гостиной, совсем как в прошлый раз, и, когда я увидела, как он там сидит и улыбается, я еще больше убедилась в том, что люблю его, и я видела по его лицу, что он тоже меня любит.
Оказывается, он мне купил подарок на Рождество – итальянскую кулинарную книгу. Изабель это не понравилось: ей-то он и не подумал ничего привезти. Он сказал, что добыл ее на аукционе, где распродавали вещи из одного большого дома в графстве Килдэр – или вроде того – недели две назад, и, услышав об этом, я просто не могла поверить, что он все это время был в Ирландии и не приехал со мной увидеться. В те времена его работа состояла в том, чтобы разъезжать по всяким огромным домам и убеждать их владельцев продать свою библиотеку или картины. На распродажах он старался купить вещи, на которые, как ему было известно, есть спрос. А еще он высматривал строения с землей, которые можно превратить в отель или гольф-клуб. Он все это делал не для себя, но он никогда не говорил этого Изабель. В ней все еще теплилась надежда, что он купит Килласпи – или женится на ней.
Тень шелковицы успела сместиться, и я передвинулась за ней, чтобы лучше видеть Кару.
– Но он же не планировал этого делать? – спросила я.
– Нет, но имей в виду: Питер в общем-то никогда не строит планы. Он просто позволяет всему случиться. Правда, мне кажется, Изабель в тот день в гостиной наверняка заметила, как мы смотрим друг на друга, потому что она первым делом произнесла что-то такое: «Вы ведь помните мою дочь Кару? Она только что обручилась с Падди Брауном. Это же так чудесно – весенняя свадьба, не правда ли?»
Помню, как Питер сразу побледнел. Я и в самом деле согласилась выйти за Падди. Тогда мне казалось, что другого выбора нет. Питер встал, пожал мне руку и сказал: «Сердечные поздравления, мисс Калейс». Таким помертвевшим голосом, что я чуть не заревела.
На ужин опять была курица, но я попросила Дермода передать Изабель, что у меня болит голова и я не спущусь. Я не могла видеть этого выражения на лице Питера. Я долго сидела в спальне у окна, пока не услышала, что все легли, и тогда я спустилась вниз в ночной рубашке и оторвала ножку от полусъеденной курицы – Дермод оставил тарелку в кладовке и прикрыл. Я сидела в углу кладовки, дрожала и ела куриную ногу в темноте, и, когда я ее доела, вошел Питер. Я по одному силуэту поняла, что это он.
Он закрыл за собой дверь и сказал: «Собираетесь замуж за Падди, да?» Или что-то вроде. «За этого подпаска». Казалось, он просто убит горем. Я ответила: «Мне нравятся коровы» – просто чтобы его позлить. Я заявила, что Падди не какой-то там подпасок, что у него будет десять голов скота, когда он унаследует ферму. Хотя в глубине души мне была невыносима мысль, что, если я за него выйду, все мое будущее окажется расчерчено раз и навсегда, я словно бы видела свои ближайшие пятьдесят лет вырезанными в камне. Питер сказал: «Вы будете женой фермера в ирландской деревенской глуши. Что же сталось с вашими мечтами об Италии?» Так он пробил трещинку в этой каменной глыбе, совсем маленькую, но ее оказалось достаточно.
Я спросила, предлагает ли он взять меня, но он не ответил, просто сделал еще один шаг ко мне, и мы поцеловались. Это было в первый раз – там, в кладовой. Он сказал, что у меня вкус сливочного масла и жареной курицы. Мне так страстно хотелось, чтобы мы с ним занялись любовью. Я раздвинула ноги, обхватила его под коленями своими лодыжками и потянула к себе, но тут он сказал: «Не сейчас. Не в кладовке».
Кара поймала мой взгляд и озорно рассмеялась, я подхватила ее смех, и наконец мы обе согнулись пополам, представляя все это и трясясь от хохота, а потом опрокинулись навзничь, на одеяло.
– Мы ничего друг другу не пообещали, – произнесла Кара после того, как мы успокоились. – Питер не говорил, что останется в Ирландии, и я не говорила, что разорву помолвку с Падди. А Изабель все надеялась, что Питер либо интересуется ею, либо собирается покупать Килласпи. Ему неловко было ее обманывать, но я хотела, чтобы он оставался у нас в доме, хотела задержать его там как можно дольше. Каждую ночь мы встречались в той же кладовке и отправлялись кататься на его машине. А Падди я сказала, что у меня слишком много дел с мисс Лэндерс.
Как раз в то утро, когда Питер должен был уехать, в канун Рождества, я написала «жена» на запотевшем стекле машины. Я просто предположила, но он тут же потянулся через меня, чтобы стереть это слово, и сказал, что не хочет говорить об этом, о ней. Может, Питер и умеет без остановки молоть языком обо всем на свете, но есть вещи, которые заставляют его, черт побери, просто закрываться, как устрица: всякие эмоции, отношения и вообще реальная жизнь. За всем этим чарующим фасадом – старомодный чопорный пуританин. Я возразила, что он же может получить развод, правда? Неужели мы собираемся с ним и дальше каждый день сидеть в его машине, держась за руки, пока не запотеют стекла? А он сказал, что не понимает, как это я порой веду себя словно настоящая католичка, а когда это мне удобно, позволяю себе побыть протестанткой. А я ответила, что могу, черт побери, вести себя как пожелаю, что это моя религия. Видно, это была наша первая ссора. Мы оба орали, но я хотела одного – дотронуться до него, ну, ты понимаешь, и чтобы он тоже меня трогал в ответ. Однажды я его увидела на лестничной площадке в одном полотенце, – наверное, он думал, что никого из нас нет дома, – и я всю ночь воображала, каково это – спать с ним. Я была уверена, что это случится.
