– Да не особенно. – Тон его был серьезным. – Я имел в виду, что она очень уязвимая. Надеялась на одно – получила другое. – Он встал и шагнул ко мне. – На самом деле я хотел попросить вас помочь. Я знаю, Фрэн, что могу вам доверять.
Я ждала продолжения, подперев ладонью одной руки локоть другой, но, смутившись словно демонстративно выставленной сигареты, тут же опустила руку. В тот момент я готова была согласиться на все.
– Кара видит мир иначе, чем вы и я. Она может говорить всякие вещи… – Он помедлил, явно обдумывая свои слова. – О том, что произошло… Ей нравится пересказывать заново, менять всякие подробности. Так уж она себя ведет. Вы же знаете, ирландцы – прирожденные сказочники.
– Какие вещи? – спросила я.
Он вынул из-под своей подошвы страницу, выпавшую из книги, и сдул с нее пыль.
– Я пытаюсь ее убедить еще раз к кому-нибудь обратиться, но она упорно сопротивляется.
– Вы имеете в виду – к врачу? И вы хотите, чтобы я ее уговорила? Я не уверена, что…
– Нет-нет.
Он поднял ладонь, словно призывая меня подождать, и в темной комнате я различала лишь его зажмуренные глаза. Он трижды чихнул, и всякий раз звук чиханья сопровождался каким-то не то лаем, не то кашлем. Шмыгнув носом, он похлопал себя по карманам. Я вынула из шортов чистый, аккуратно сложенный платок и протянула ему.
– Спасибо. – Он высморкался и убрал платок в собственный карман. – Я просто хочу попросить вас за ней присматривать. – Он понизил голос. – Дайте мне знать, если она скажет или сделает что-нибудь… глупое. Я не могу постоянно за ней следить.
– Глупое? – опять переспросила я. – В каком смысле глупое?
– Не знаю, – ответил он, но мне подумалось, что на самом-то деле он отлично знает. – Всякое такое.
Я бы попыталась добиться от него более внятного ответа, но тут мы услышали, как нас зовет Кара. И когда я посмотрела через дверной проем в сад, оказалось, что солнце уже зашло и небо стало розовато-лиловым.
* * *
Мы снова ели за нашим походным столом, попивая вино мистера Либермана из эмалированных жестяных кружек и допоздна болтая о домах, где они какое-то время жили, в Эдинбурге и в Глазго, и о тех местах, где бывал Питер. Вкус у сигарет был отличный.
Я наблюдала за Карой, высматривая в ней признаки уязвимости, о которой упомянул Питер и которую я сама видела через глазок и в церкви, но в тот вечер я ничего такого в ней не заметила. Она была полна жизни, она была счастлива, и это счастливое сияние, которое от нее исходило, окутывало нас всех. Я наблюдала и за Питером: не станет ли он говорить со мной как с кем-то более близким, не будет ли он иначе относиться ко мне после наших взаимных откровений в библиотеке? И я решила, что так и есть, что он действительно ведет себя со мной по-другому.
10
Следующие несколько дней я ела только с Питером и Карой. Погода оставалась теплой, и я старалась поменьше бывать в своей чердачной комнате, под свинцовой крышей которой стояла жара – даже при открытом окне. Я приноровилась к их режиму, привыкнув вставать поздно и завтракать в тени портика: персики и кофе, пирожные и инжир, яйца и копченая селедка. Обычно мы даже не возились с походным столом и временными стульями, а просто рассаживались на ступеньках, Кара прислонялась головой к ногам Питера, и все мы курили, созерцая загубленные газоны, буйно разросшиеся клумбы, деревья вокруг озера. Если мы и разговаривали, то разговоры эти состояли из наших с Карой историй о том, как жилось в Линтонсе, когда здесь все кишело прислугой, когда к парадным дверям то и дело подкатывали экипажи и когда отсюда можно было без всяких помех видеть озеро.
Дня два мне казалось каким-то чудом, что им явно нравится мое общество и что с ними я могу расслабиться. Я недоумевала, почему раньше со мной никогда такого не бывало. Может, я сама изменилась? Но через какое-то время я привыкла и перестала это замечать. И была счастлива.
Во вторник после завтрака Питер объявил:
– Пойду-ка я, пожалуй, очищу немного мост от зарослей.
Он встал, потревожив привалившуюся к нему Кару.
– Как, прямо сейчас? – прикрыв рукой глаза от солнца, она подняла на него взгляд.
– По-моему, неплохая мысль. – Я потянулась. – Мне не помешает размяться.
– А по-моему, это тяжелая работа, – заметила Кара, вновь устраиваясь удобно на ступеньках.
– Почему бы тебе не пойти с нами? – Питер слегка толкнул ее ногой. – У воды прохладнее. Можешь посмотреть, как мы работаем.
Она уставилась на нас так, словно решила: мы что-то замышляем. Он протянул к ней руку, и она со вздохом позволила, чтобы он помог ей подняться.
Мы захватили кое-что из инструментов, которые Питер нашел и наточил, и уже миновали ниссеновские бараки, когда Кара произнесла:
– Вообще-то, я, наверное, прокачусь в город. Нужно купить что-нибудь на обед.
Это прозвучало с каким-то вызовом Питеру: мол, попробуй-ка уговорить меня пойти с вами на мост.
– Ты уверена? – спросил он.
Я смотрела в пространство между ними, пытаясь понять то, чего они не высказывают вслух.
– Уверена, – ответила она, обертывая вокруг моей шеи мешок, который несла в руке: получилось что-то вроде шарфа. – Не надо такого испуганного лица, Фрэн. – Она улыбнулась. – И не волнуйся, – обратилась она к Питеру, – я вернусь через часок-другой. А если не вернусь, можешь высылать поисковый отряд. – Видя, что мы не улыбаемся, она добавила: – Господи помилуй, я просто сгоняю на велосипеде в город.
И она быстро зашагала назад, к дому.
Когда мы добрались до моста, Питер с энтузиазмом заметил, что он вполне может оказаться палладианским, и добавил что-то насчет размаха пролетов и итальянского изящества балясин. Меня это не убедило, и поначалу я вяло выдергивала побеги плюща и обрубала кое-какие веточки, словно это было совершенно безнадежное занятие. Но энергия и возбуждение Питера меня быстро заразили, и я начала получать удовольствие от физической работы, так что через какое-то время мне уже было не важно, какого рода мост мы расчищаем. Мы трудились часа два-три, заговаривая друг с другом, лишь когда кому-то из нас требовалась помощь или после того, как мы освобождали очередной кусок. Когда мы собрали вещи и двинулись обратно к дому, я оглянулась. Там, где мы выдрали растения, камень белел ярче, арки казались более четкими и элегантными, и я решила, что он, может, и прав: не исключено, что мы все-таки открыли настоящий палладианский мост.
Кара уже вернулась, когда мы пришли вымыть руки в раковине их ванной комнаты. Пуская воду, я отчетливо осознавала, что над моей головой – сводчатый потолок со стеклянным оком. Но я не стала смотреть вверх. На столе в гостиной лежала форель (по словам Кары, она получила ее в подарок от рыболова, мимо которого проезжала на велосипеде), яйца, купленные прямо у ворот какой-то фермы, а также сыр и хлеб, которые она выпросила у жены фермера, и сигареты для всех нас.
