Она явно сказала это, чтобы меня шокировать, и меня это действительно шокировало. Я уже начинала понимать, что Кара часто так поступает. Но тогда я не знала, что она нарочно устраивала так, чтобы каждое новое скандальное откровение или действие было еще более возмутительным, чем предыдущее. Она засмеялась при этом воспоминании, а я, чтобы спрятать разгоряченное лицо, взяла скатерть с завернутой едой и стала ковырять узел.
– После этого я мало времени проводила дома, – продолжала Кара. – Я не могла видеть, как Изабель строит глазки Питеру, как он позволяет ей выигрывать в шашки из вежливости. Я брала с собой итальянско-английский словарь и уходила на высокий берег реки, чтобы поучить новые слова. Там-то Питер меня однажды и нашел – я занималась под зонтиком. Кажется, я уже добралась до буквы C: corsetto, corsia
[19]… Уже забываю слова. Он забрался ко мне под зонтик, и я его научила значению слова corteggiatore, хотя в словаре до него было еще далеко. Это означает «воздыхатель», «любовник». Я не уверена, что он понял намек. В жизни не встречала такого наивного мужчины. Но мы сидели на камне час или даже больше, болтали о моих планах удрать, об Италии, где он никогда не был, о Франции, где он был. А потом он сказал, что машина в порядке и он уезжает, и я подумала: может, он специально меня отыскал, чтобы попрощаться? Мы пошли домой под дождем, и только когда добрались до Килласпи, он убрал в сторону зонтик, и мы увидели, что у дверей стоит мистер Бирн и вытирает руки о промасленное полотенце, и поняли, что дождь, видимо, кончился еще давным-давно.
Я спросила Питера, собирается ли он покупать наш дом, и он ответил: «Нет, не думаю», и я подумала, что это означает, что я ему не интересна, что он уезжает и не вернется. Но он просто имел в виду, что не собирается покупать дом. Вообще очень легко найти слишком много тайного смысла в том, что Питер говорит. Он отправился собирать вещи, а мне было невыносимо снова торчать на крыльце с Изабель, так что я побежала через поля к Падди.
Он подметал в хлеву. Не помню, о чем мы с ним говорили. Я представляла, как Питер прощается с Дермодом, как он выходит на крыльцо вместе с Изабель, пожимает ей руку, целует ее в щечку. Я мысленно гадала: интересно, спросит ли он, где я, чтобы попрощаться со мной, или даже не вспомнит обо мне? В хлеву я позволила Падди прижать меня к валкам сена, но сама все воображала, как Питер кладет чемодан, с которым он приехал, в багажник машины и садится на водительское место. И как Изабель стучит в окно автомобиля, чтобы снова задержать отъезд. А Падди в это время терся об меня. Мы по-прежнему были одеты. Я сердилась на Питера, глаза у меня были закрыты, но я так и видела, как он заводит свою зеленую машинку, видела, как Изабель стоит на подъездной аллее, а Дермод смотрит из дома. Падди заходился стонами, прижимался влажным ртом к моей шее, и вдруг мне стало это отвратительно, он был отвратителен, и я его оттолкнула. Он закричал, что я нарочно его дразню и разве не все девчонки-протестантки только рады отдаться. Он сунул руку в штаны и поправил что полагается, потом подобрал метлу там, где ее бросил, и спросил: «Какая разница, когда мы это сделаем – сейчас или после того, как поженимся?»
Я выскочила из коровника, обогнула ферму, пробежала через грядки с овощами, которые были у них на задах дома, и оказалась на Хэтчли-лейн. Неслась по ней в отцовских болотных сапогах, а потом так же мчалась по Томастаун-роуд. Зеленый спортивный автомобильчик как раз выезжал из-за поворота. Я думала, такого не будет, во всех историях девушка всегда опаздывает, парень уезжает, – но машина ехала прямо ко мне, и в ней сидел Питер. Лицо у него так и засияло, когда он меня увидел. Я поняла, что он рад. Он спросил, не подбросить ли меня до Килласпи, а я ответила: «Нет, я хочу покататься». Он, похоже, удивился, но я залезла внутрь, и мы укатили куда-то в сельскую глушь. Я рассказала ему историю про святую Бригитту Ирландскую, как ее поили молоком белой коровы, и что ее, Бригитты, череп теперь в Португалии, и что португальцы ведрами таскают к нему воду, и череп обращает воду в молоко. Он засмеялся и сказал, что никогда не встречал таких, как я.
Он остановил машину у ворот поля, и я подумала: «Ну давай, теперь поцелуй меня», но он просто сидел и смотрел на дождь, а окна запотевали изнутри. Я взяла его за руку и положила его ладонь себе на колено, на мои шерстяные колготки, и он сказал: «О, Кара». Меня так трясло, что он спросил, не холодно ли мне. «Может быть, достать вам одеяло из багажника?» – так он спросил. И я засмеялась и сказала ему, что он слишком долго пробыл в Ирландии. А он посмотрел на меня и ответил, что не хочет уезжать, но мне показалось, тут же пожалел о своих словах и снял свою руку с моего колена и сказал, что ему надо не опоздать на самолет в Англию, и потом он довез меня до дому.
Узел на скатерти, который я ковыряла, развязался.
– Тогда вы и написали «жена»? На окне, которое запотело?
Из-за соседства с инжиром маленькие пирожные раскрошились на половинки и трети.
– Это было потом. Когда он вернулся.
Кара вынула из кармана юбки банку с крыжовенным джемом и поставила ее на бетон. Заглянула в другой карман, и мы с ней обнаружили, что он весь в густых сливках с желтоватой корочкой – лежавший там горшочек перевернулся.
– Думаю, мы поженимся, когда он все-таки добьется развода. И тогда мы нарожаем кучу белобрысых ребятишек и будем жить долго и счастливо.
Я не стала напоминать, что она мне об этом уже говорила. Вместо этого я сказала:
– По-моему, вы будете замечательной матерью.
Но я знала, что произношу эти слова, потому что так положено, а не потому, что действительно так считаю.
– Да, – согласилась Кара. И тут же добавила: – Нет.
Она подобрала кусочек пирожного, окунула его в сливки, поднесла мне ко рту и подождала, пока я наклонюсь и возьму его губами. Выбрав одну ягоду инжира, она сделала в ней прорезь ногтем и развела ее края кончиками больших пальцев.
– Ребенок-то, знаешь ли, был. Но я его отпустила.
Я удивилась, даже поразилась. Я представляла себе простенькую любовную историю, пусть и осложненную наличием первой жены. Но теперь оказалось, что был еще и ребенок, которого Кара отпустила. Я даже толком не понимала, что это значит, – возможно, она отдала его в приемную семью.
– Когда мы переехали в Шотландию, мне понадобилось кое-какое время, чтобы прийти в себя. – Не глядя на меня, она вывернула часть инжирины и съела ее. – Питер считает, что я до сих пор не пришла в себя. Он хочет, чтобы я показалась врачам. Но проблема-то не во мне.
Я вспомнила, как Виктор говорил, что ей больше нужен врач, чем священник. Вбирая в себя все эти сведения, я пыталась уяснить, кто же в таком случае отец ребенка. Неужели я упустила этот кусок истории – или она как раз к нему подбирается? Если не Падди, тогда наверняка Питер. Но зачем отказываться от ребенка, если теперь они вместе? Я видела, как обручальное кольцо улетает в озеро. Может быть, как и все мы, даже Кара была связана какими-то условностями?
