– Я разгромил обоих, – напомнил я.
– Но только после того, как они изнасиловали половину Сента и сожгли более пятидесяти деревень. Нам нужно больше защиты. – Его глаза гневно блеснули. – Нам нужна хоть какая-то помощь!
– Хорошо, что вы здесь, – примирительно проговорил я.
– Мы поможем Уэссексу, – сказал Сигельф, – даже если Уэссекс не помогает нам.
Я предполагал, что прибытие сентийцев подвигнет Эдуарда на какие-то действия, но он продолжал ждать. Совет заседал каждый день и принимал единственное решение: ждать и смотреть, что будет делать враг. Разведчики наблюдали за датчанами и ежедневно присылали донесения. В этих донесениях говорилось, что датчане все еще никуда не движутся. Я призывал короля атаковать их, но я мог бы с тем же успехом предлагать ему слетать на Луну. Я просил у него разрешения повести своих людей на разведку, но он постоянно отказывал мне.
– Он думает, что ты нападешь на них, – сказала мне Этельфлед.
– А почему он не атакует? – раздраженно воскликнул я.
– Потому что ему страшно, – ответила она, – потому что вокруг него слишком много тех, кто дает советы, потому что он боится совершить ошибку, потому что ему достаточно одной проигранной битвы, чтобы перестать быть королем.
Мы были на верхнем этаже римского дома, одного из тех великолепных зданий, в которых были сквозные лестницы с первого этажа до последнего. В окно и в дыры в крыше лился лунный свет. Было холодно, и мы кутались в одеяла.
– Королю нельзя бояться, – сказал я.
– Эдуард знает, что люди сравнивают его с отцом. Он все время задается вопросом, что на его месте сделал бы отец.
– Альфред вызвал бы меня, – сказал я, – прочитал бы мне десятиминутное наставление и выдал бы мне армию.
Этельфлед замерла в моих объятиях, размышляя и глядя вверх, на дырявую крышу.
– Как ты считаешь, у нас когда-нибудь установится мир? – спросила она.
– Нет.
– А я мечтаю о том дне, когда мы сможем жить в просторном доме, ходить на охоту, слушать песни, гулять у реки и не бояться врагов.
– Ты и я?
– Только ты и я, – сказала она и повернулась так, что я перестал видеть ее глаза. – Только ты и я.
На следующее утро Эдуард приказал Этельфлед возвращаться в Сирренсестер, однако она проигнорировала приказ.
– Я сказала ему, чтобы он дал тебе армию, – сообщила она.
– И что он ответил?
– Что он король и сам поведет армию.
Ее муж приказал Меревалю возвращаться в Глевесестер, но Этельфлед убедила мерсийца остаться.
– Мы нуждаемся в достойных людях, – сказала она ему, и это было правдой.
Только люди были нам нужны не для того, чтобы прозябать в Лундене. В нашем распоряжении имелась целая армия, более четырех с половиной тысяч человек, а мы занимались лишь тем, что охраняли стены да и оглядывали неменяющийся пейзаж.
Мы ничего не делали, датчане разоряли Уэссекс, однако попыток взять какой-нибудь бург не предпринимали. Осенние дни стали короче, а мы все сидели в Лундене. Архиепископ Плегмунд вернулся в Контварабург, и я подумал было, что в его отсутствие Эдуард осмелеет. Но я забыл о епископе Эркенвальде: тот остался с королем и советовал проявлять осторожность. То же самое советовал и отец Коэнвульф, духовник Эдуарда и его первый советник.
– Я бы не утверждал, что датчане совсем уж пассивны, – говорил он Эдуарду, – поэтому я опасаюсь ловушки. Пусть они сделают первый шаг, лорд король. Не могут же они вечно сидеть на одном месте.
Хотя бы в этом он был прав. Когда осень уступила место зиме с ее холодами, датчане наконец-то задвигались.
Раньше они проявляли такую же нерешительность, как и мы, а сейчас просто переправились через реку возле Кракгелада и вернулись тем же путем, что пришли. Об их уходе сообщила разведка Стипы, а потом каждый день к нам поступали донесения о том, что датчане движутся к Восточной Англии, уводя с собой рабов и домашний скот и увозя награбленное.
– И когда они доберутся туда, – обратился я к совету, – нортумбрийские датчане отправятся домой на своих кораблях. Они ничего не достигли, если не считать того, что теперь у них есть множество рабов и скота. Мы тоже ничего не достигли.
– Король Йорик нарушил условия договора, – с негодованием заявил епископ Эркенвальд, правда, я так и не понял, какое отношение это замечание имело к обсуждаемой теме.
– Он обещал хранить мир с нами, – сказал Эдуард.
– Его следует наказать, лорд король, – настойчиво продолжал Эркенвальд. – Договор был освящен церковью!
Эдуард бросил на меня быстрый взгляд.
– А если нортумбрийцы отправятся домой, – сказал он, – Йорик будет очень уязвим.
– Когда они отправятся домой, лорд король, – произнес я, сделав ударение на слове «когда». – Не исключено, что они будут ждать весны.
– Йорик не сможет прокормить такую ораву, – сказал олдермен Этельхельм. – Они быстро покинут его королевство! Вы взгляните на наши проблемы с питанием армии!
– Значит, вы вторгнетесь зимой? – насмешливо осведомился я. – Когда реки полны воды, когда льют дожди? И мы будем замерзать в жидкой грязи?
– Господь на нашей стороне! – объявил Эркенвальд.
К этому моменту армия находилась в Лундене уже почти три месяца, и запасы продовольствия в городе были на исходе. Так как враг у ворот не стоял, склады постоянно пополнялись, но для этого требовалось множество повозок, волов, лошадей и людей. Что же до воинов, то они устали от безделья. Некоторые обвиняли сентийцев в том, что они опоздали со своим приходом, то и дело, несмотря на устроенную мною показательную казнь, происходили драки, в которых уже погибло несколько десятков человек. Армия Эдуарда проявляла недовольство, мучимая скукой и голодом, но негодование епископа Эркенвальда на Йорика, предавшего нерушимую веру в него, каким-то образом вдохнуло жизнь в совет и убедило короля принять решение. Долгие недели датчане были в нашей власти, и мы их помиловали, сейчас же, когда они ушли из Уэссекса, у совета вдруг откуда-то взялась отвага.
– Мы будем преследовать врага, – объявил Эдуард, – заберем у него все, что он украл у нас, и отомстим королю Йорику за предательство.
– Если мы намерены преследовать их, – сказал я, глядя на Сигельфа, – нам понадобятся лошади.
– У нас есть лошади, – сказал Эдуард.
– Они есть не у всех сентийцев, – напомнил я.
Сигельф тут же возмутился. У меня сложилось впечатление, что он принадлежит к тем людям, которые любую критику воспринимают как оскорбление. Однако он знал, что я прав. Датчане всегда передвигались верхом, и армия с пешими подразделениями, которые замедляли ее продвижение, никогда не смогла бы догнать их или быстро отреагировать на их маневр. Сигельф мрачно уставился на меня, но не поддался искушению огрызнуться.
