– Мне сказали, что ты ведешь переговоры с датчанами, – сказала Этельфлед.
– Я действительно их вел. С помощью «Вздоха змея».
– А еще ты вел переговоры с Сигунн?
– Да, – ответил я, – и с ней все в порядке.
– Один бог знает, почему я люблю тебя.
– Бог знает все.
На это ей сказать было нечего, и она просто молча лежала рядом со мной, укутав голову и плечи в овечье одеяло. Ее золотистые волосы касались моего лица. Она была старшим ребенком Альфреда, и я видел, как она из девушки превратилась в женщину, как радость на ее лице сменилась горечью, когда ее отдали в жены моему кузену, как эта радость вернулась. Ее внешность отличали голубые глаза с коричневыми крапинками и маленький вздернутый носик. Я любил это лицо, и сейчас на нем отражалось беспокойство.
– Тебе надо бы поговорить со своим сыном, – сказала она голосом, приглушенным одеялом.
– Утред несет какую-то благочестивую чушь, – сказал я, – так что я предпочту пообщаться с дочерью.
– Она в безопасности, и твой другой сын тоже, они в Сиппанхамме.
– А Утред почему здесь? – спросил я.
– Так пожелал король.
– Они делают из него священника, – сердито произнес я.
– А из меня они хотят сделать монашку, – так же сердито сказала она.
– Неужели?
– Епископ Эркенвальд наложил на меня обет, я плюнула ему в лицо.
Я стащил с ее головы одеяло.
– Они и в самом деле пытались?
– Епископ Эркенвальд и моя мать.
– И что случилось?
– Они пришли сюда, – безразличным тоном начала рассказывать она, – и потребовали, чтобы я прошла в часовню. Епископ Эркенвальд что-то долго и раздраженно говорил по-латыни, потом протянул мне книгу и сказал, чтобы я положила на нее руку и поклялась выполнить только что прочитанный им обет.
– И что ты сделала?
– Я же сказала: плюнула ему в лицо.
Я некоторое время лежал в полном молчании.
– Наверное, их уговорил Этельред, – сказал я.
– Ну, я знаю, что он хочет отодвинуть меня в сторону, но мама сказала, что таково было желание отца – чтобы я приняла обет.
– Сомневаюсь в этом, – покачал головой я.
– В общем, они вернулись во дворец и объявили, что я приняла обет.
– И поставили караул у дверей, – съязвил я.
– Думаю, это для того, чтобы не пускать тебя, – сказала Этельфлед. – Но ты говоришь, что караульных нет на месте?
– Нет.
– Значит, я могу уйти?
– Вчера ты уходила.
– Люди Стипы сопроводили меня во дворец, – сказала она, – а потом привели сюда.
– Сейчас караула нет.
Она задумалась, нахмурившись.
– Жаль, что я не родилась мужчиной.
– Я рад, что ты родилась женщиной.
– Я была бы королем, – сказала она.
– Из Эдуарда получится хороший король.
– Это верно, – согласилась она, – но он бывает нерешительным. Из меня король был бы лучше.
– Да, – сказал я, – это точно.
– Бедняга Эдуард, – сказала она.
– Бедняга? Он скоро станет королем.
– Он потерял свою любовь, – пояснила она.
– А дети живы.
– Дети живы, – подтвердила она.
Наверное, из всех своих женщин я больше всего любил Гизелу. Я до сих пор по ней тоскую. Однако из всех моих женщин Этельфлед по духу мне ближе всего. Она думает, как я. Иногда я начинаю что-то говорить, и она заканчивает предложение за меня. Бывает, что нам достаточно посмотреть друг на друга, и мы знаем, что каждый из нас думает. Этельфлед стала мне верным другом.
В определенный момент день Тора перешел в день Фреи. Фрея – жена Одина, богиня любви, и в течение всего ее дня дождь лил не переставая. После полудня поднялся ветер, он набрасывался на крыши домов и злобно швырял в лица струи воды. Вечером этого дня король Альфред, правивший в Уэссексе двадцать восемь лет, умер на пятидесятом году жизни.
На следующее утро дождь прекратился, а ветер стих. Уинтансестер погрузился в молчание, тишину нарушал только визг свиней, крики петухов, лай собак да стук сапог часовых, вышагивавших по крепостному валу. Люди словно оцепенели. К середине утра зазвонил колокол, его нечастые единичные удары разносились над городом и улетали в долину, к залитым водой лугам, и возвращались обратно глухим гулом. Король умер, да здравствует король.
Этельфлед захотела помолиться в часовне для монахинь, и я, оставив ее в Святой Хедде, шел по тихим улицам к дворцу. У ворот я сдал свой меч и увидел Стипу, который одиноко сидел во внешнем дворе. Его мрачное лицо, вселявшее ужас во врагов Альфреда, было мокрым от слез. Я сел рядом с ним и ничего не сказал. Мимо нас пробежала женщина со стопкой простыней. Король умер, а белье все равно должно быть выстирано, полы подметены, очаги вычищены, дрова сложены, зерно смолото. Несколько уже оседланных лошадей стояли наготове в дальнем конце двора. Я решил, что они предназначаются для гонцов, которые разнесут весть о смерти короля по всем уголкам королевства, но вместо посыльных из дверей появились люди в кольчугах и шлемах и запрыгнули на лошадей.
– Твои ребята? – спросил я у Стипы.
Он бросил на них унылый взгляд.
– Не мои.
Это были люди Этельволда. Сам Этельволд вышел последним. Как и его сторонники, он был в шлеме и кольчуге. Трое слуг вынесли боевые мечи, всадники разобрали их – каждый нашел свое оружие, – застегнули ремни на поясе. Этельволду ремень застегнул слуга, он же помог хозяину взобраться на огромного вороного жеребца. И тут Этельволд увидел меня. Направив лошадь ко мне, вытащил из ножен меч. Я не шевельнулся, и он остановил жеребца в нескольких шагах от меня. Животное ударило копытом по каменной плите, и вверх взвился сноп искр.
– Печальный день, лорд Утред, – сказал Этельволд.
Клинок обнаженного меча пока был направлен вниз. Ему очень хотелось пустить его в дело, но он не решался. Он был тщеславен и слаб.
Я поднял голову и посмотрел ему в лицо, когда-то очень красивое, а сейчас опухшее от выпивки и искаженное гримасой злобы и разочарования. На висках была отчетливо видна седина.
– Печальный день, мой принц, – согласился я.
Он оценивал меня, оценивал расстояние между мной и своим мечом, оценивал, какова вероятность, что ему удастся сбежать после нанесения удара. Оглядевшись по сторонам, он подсчитал, сколько вокруг королевских телохранителей. Их было всего двое. Он мог бы напасть на меня, а его сторонники занялись бы этими двумя, он мог бы напасть и убежать, однако он колебался. Один из его людей подъехал к нему поближе. Он был в шлеме с нащечными пластинами, так что я разглядел только глаза. На заброшенном за спину щите была нарисована голова быка с окровавленными рогами. Его лошадь забила копытом, и он хлопнул ее по шее. Я заметил раны на боках животного в том месте, где всадник вонзал шпоры. Человек наклонился к Этельволду и еле слышно заговорил, но его перебил Стипа: он просто взял и встал. Стипа был огромным, устрашающе высоким и широкоплечим, и ему как командиру королевской гвардии разрешалось появляться во дворце с мечом. Он взялся за рукоятку своего меча, и Этельволд тут же стал засовывать свой меч в ножны.
