– А сейчас, – сказала она, откладывая нож, – сильно ударь по камню. – Она пальцем указала в самый центр камня. – Вот сюда.
Я со всей силой ударил по камню, и на его гладкой поверхности в окружении кровавых брызг появился отпечаток ладони, обезображенный красным крестом.
– А теперь молчи, – сказала Эльфаделль и движением плеч сбросила плащ.
Оказалось, что под ним она абсолютно голая. Тощая, с бледной кожей, уродливая, дряхлая, дрожащая и голая. Ее груди напоминали пустые кошели, кожа была морщинистой и покрытой желтыми пятнами, а руки костлявыми. Она распустила волосы, которые до этого были собраны на затылке, и серо-черные пряди рассыпались по ее плечам, как у незамужней девицы. Она была пародией на женщину, она была ведьмой, и меня пробивала дрожь омерзения от этого зрелища. Она, казалось, не замечала моего взгляда, внимательно всматривалась в кровь, поблескивавшую в тусклом свете. Внезапно она пальцем размазала кровь по камню.
– Кто ты? – спросила она, и в ее голосе прозвучало искреннее любопытство.
– Ты сама знаешь, кто я, – ответил я.
– Кьяртан из Кумбраланда, – с насмешкой произнесла она. Из ее горла вырвался звук – возможно, это был смех. – И она указала заляпанным кровью пальцем на чашку. – Выпей это, Кьяртан из Кумбраланда, – сказала она, – выпей до дна!
Я поднял чашку и выпил. Вкус был мерзкий, едкий и горький, у меня даже запершило в горле, но я выпил все до дна.
И Эльфаделль расхохоталась.
Я мало что помню о той ночи, и многое из того, что помню, мне хотелось бы забыть.
Я проснулся голый, замерзший и уставший. Щиколотки и запястья были стянуты кожаными ремнями да еще притянуты друг к другу. Из коридора сочился бледно-серый свет, освещая пещеру. Пол был светлым от помета летучих мышей, от меня воняло моей же собственной блевотиной. Эльфаделль сидела скрючившись под черным плащом. Под себя она подгребла мою кольчугу, два меча, шлем, молот и одежду.
– Ты проснулся, Утред Беббанбургский, – сказала она и ощупала мои вещи. – И ты думаешь, – продолжала она, – что было бы проще меня убить.
– Я действительно думаю, что было бы проще тебя убить, женщина, – сказал я. Язык еле ворочался в пересохшем рту. Я натянул ремень, стягивавший руки и ноги, но это ничего не дало, только боль пронзила запястья.
– Я умею вязать узлы, Утред Беббанбургский, – сказала она. Она взяла за кожаный шнурок молот Тора и поболтала им. – Уж больно дешевый амулет для великого лорда. – Она закудахтала. До чего же она была отвратительна: сгорбленная, скрюченная. Похожими на когти пальцами она обхватила рукоять «Вздоха змея» и направила меч на меня. – Мне следует убить тебя, Утред Беббанбургский, – заявила она. У нее не хватило сил удержать на весу тяжелый меч, и она положила лезвие на мои согнутые колени.
– Так за чем дело стало? – поинтересовался я.
Она помолчала, глядя на меня.
– Ты стал мудрее? – спросила она. Я ничего не ответил. – Ты пришел за мудростью, – продолжала она. – Ты ее нашел?
Где-то далеко за пределами пещеры прокричал петух. Я снова попытался разорвать путы, и снова у меня ничего не получилось.
– Разрежь ремни, – сказал я.
Она расхохоталась.
– Я не дура, Утред Беббанбургский.
– Ты не убила меня, – сказал я, – и это, вероятно, было глупостью с твоей стороны.
– Верно, – согласилась она. Она снова приподняла меч и прижала его острием к моей груди. – Так ты нашел мудрость этой ночью, а, Утред? – спросила она и улыбнулась, обнажив гнилые зубы. – Этой ночью наслаждений? – Я отодвинулся от меча, но она ткнула в меня острием, и на моей груди появилась кровь. Это позабавило ее. Сил держать меч у нее не было, поэтому она положила его плашмя мне на бедро. – Ты стонал в темноте, Утред. Стонал от удовольствия. Неужели не помнишь?
Я вспомнил девушку, которая приходила ко мне в ночи. Темнокожую, темноволосую, стройную и красивую, гибкую как ива, девушку, которая улыбалась, сидя на мне верхом и кончиками пальцев гладя меня по лицу и по груди; девушку, которая сладострастно изгибалась, когда мои руки ласкали ее груди. Я вспомнил, как ее колени сжимали мои бедра.
– Я помню сон, – мрачно произнес я.
Эльфаделль принялась двигаться взад-вперед, напоминая мне, что ночью делала темноволосая девушка. Лезвие меча при этом скользило по моему бедру.
– Это был не сон, – насмешливо произнесла она.
Мне захотелось убить ее, и она, поняв это, захохотала.
– Другие тоже пытались убить меня, – сказала она. – Однажды за мной пришли священники. Целая толпа, а вел их старый аббат с горящим факелом. Они громко молились, называли меня ведьмой-язычницей. Их кости все еще гниют в долине. У меня есть сыновья, знаешь ли. Матери очень полезно иметь сыновей, потому что на свете нет более сильной любви, чем любовь матери к своим сыновьям. Ты забыл про эту любовь, Утред Беббанбургский?
– Еще один сон, – сказал я.
– Не сон, – возразила она, и я вспомнил, как ночью меня баюкала моя мама, качала меня в колыбели, давала мне грудь, и я вспомнил удовольствие того момента и свои слезы, когда сообразил, что это сон – ведь моя мать умерла во время родов и я никогда не знал ее.
Эльфаделль улыбнулась.
– Впредь, Утред Беббанбургский, – сказала она, – я буду думать о тебе как о сыне. – Мне снова захотелось убить ее, и она снова поняла это и посмеялась надо мной. – Прошлой ночью, – продолжала она, – к тебе приходила богиня. Она показала тебе всю твою жизнь, и все твое будущее, и весь бескрайний мир людей, и что случится с ним. Ты все забыл?
– Богиня приходила? – спросил я.
Я помнил, как говорил не умолкая, я помнил грусть от того, что моя мать покинула меня, я помнил, как темноволосая девушка сидела на мне верхом, я помнил, как чувствовал себя больным и пьяным, я помнил сон, в котором я летел над миром на гребне ветров точно так же, как корабль – на гребне волны. А вот богини я не помнил.
– Какая богиня?
– Эрсе, естественно, – ответила она таким тоном, будто вопрос был глупейшим. – Ты же знаешь Эрсе? А она тебя знает.
Эрсе была одной из древних богинь Британии, когда наши люди пришли сюда из-за моря. Я знал, что ей – матери-земле, дарительнице жизни, богине – все еще поклоняются в отдаленных уголках страны.
– Я знаю Эрсе, – сказал я.
– Ты знаешь, что есть много богов, – сказала Эльфаделль, – и поэтому ты не настолько глуп. Христиане думают, что один бог будет служить и женщинам, и мужчинам, но как такое может быть? Разве может один пастух защитить каждую овцу в целом мире?
– Старый аббат пытался убить тебя?
Я перекатился на другой бок и оказался спиной к ней. Она не видела, чем я занимаюсь, а я тем временем принялся тереть кожаный ремень об острый камень в надежде, что мне удастся порвать путы. Правда, резких движений я делать не мог, иначе она бы все заметила. А чтобы отвлечь ее, я решил занять ее болтовней.
