Возражать было просто бессмысленно.
Именно: Советник Мефи ничуть не походил на Смотрителя Ли. В каком-то смысле я, будучи разоблаченной, испытала облегчение. Многие преступники говорят то же самое. Я сидела и слушала его рассказ о перебранках между министерствами, которые разразились, когда он доложил о своих открытиях. Корпократы старой школы хотели, чтобы меня отправили на эвтаназию как уклонистку; психогеномики желали подвергнуть меня церебральной вивисекции; служба маркетинга жаждала гласности, чтобы выставить меня в качестве исключительного экспериментального прорыва университета Тэмосан.
Очевидно, никто из них своего не добился.
Никто. Единодушие достигло паллиативного компромисса: я могла по иллюзорной своей свободной воле продолжать занятия, пока они не придут к консенсусу. Однако арбалет Бум-Сука заставил Единодушие поторопиться.
И что теперь намеревался с вами делать Советник Мефи?
Оформить новый компромисс между теми, чьи интересы сталкивались в попытках получить от меня какую-то дольку, а затем провести его в жизнь. В лабораториях корпократии были безуспешно истрачены миллиарды долларов на исследования, целью которых было получить то, что я попросту собой представляла и представляю: стабильную вознесенную фабрикантку. Чтобы все геномисты были довольны, предполагалось, что доверенные ученые будут подвергать меня междисциплинарным тестам. Помню, как, окуная руки в языки 3-мерного пламени, Мефи пообещал, что эти тесты не явятся обременительными или болезненными и не будут длиться дольше трех часов в день, причем не более пяти дней из десяти. Чтобы уговорить Правление университета, решено было предоставлять возможность проведения исследований по аукциону: я принесу своим новым хозяевам большие деньги.
А интересы Сонми-451 этой системой уравнений учитывались?
Да, в какой-то мере: Тэмосанский университет должен был зарегистрировать меня как студентку, обучающуюся за счет пожертвованного фонда. Кроме того, в ошейник мне должны были имплантировать Душу, чтобы я могла выходить из кампуса и возвращаться, когда мне нужно. Советник Мефи даже пообещал заниматься со мной, когда сам будет в кампусе. Он убрал свою руку из пламени и осмотрел пальцы.
— Один только свет, никакого жара. Молодые люди не смогли бы теперь распознать настоящего огня, случись у них в дортуарах пожар.
Он добавил, что впредь его надо звать профессором, а не господином.
Одного я никак не могу понять. Если Бум-Сук был таким паяцем, то как мог он заполучить этот святой Грааль психогеномики — стабильное вознесение?
Позже я задала Хэ-Чжу Иму этот же вопрос. Его объяснение звучало так: поставщику диссертации Бум-Сука повезло с источниками — он черпал психогеномические работы в малоизвестном техническом институте на Байкале. Подлинным автором диссертации бывшего моего аспиранта был иммигрант из промышленной зоны по имени Юсуф Сулейман. В то время экстремисты убивали геномистов в Сибири, и Сулеймана вместе с тремя его профессорами взорвали бомбой, подложенной в автомобиль. Байкал есть Байкал, и исследование Сулеймана десять лет прозябало в безвестности, пока его не удалось продать. Агент связался с представителями Корпорации Папы Сонга, чтобы внедрить в наше Мыло открытую Сулейманом неврологическую формулу вознесения. Юна-939 была первичным образцом, а я — модифицированной дублершей. Если это представляется невероятным, добавил Хэ-Чжу, мне надо вспомнить, что многие крупные события в истории науки были следствием такой вот инстинктивной прозорливости.
И все это время Бум-Сук Ким пребывал в блаженном неведении относительно того фурора, который вызывала его украденная диссертация?
В неведении мог бы оставаться только закоснелый глупец, никогда не державший в руках пипетки, но Бум-Сук Ким именно таким глупцом и был. Это, возможно, не было случайностью.
Как вы отнеслись к своему новому распорядку на Факультете Единодушия? Каково было фабрикантке посещать лекции?
Поскольку, как вы помните, я переправилась туда в Канун Секстета, у меня было шесть спокойных дней, прежде чем этот новый распорядок вошел в силу. Прошлый Секстет был самым холодным с сороковых годов. Лишь один раз обошла я обледенелый кампус: мой геном таков, что я комфортабельно себя чувствую в жарких ресторациях, а вот зима, воцарившаяся в долине реки Хан на горе Тэмосан, обжигала мне кожу и легкие.
Проснувшись в день Нового года, я обнаружила три подарка: звездочку для ошейника, ставшую у меня третьей, старый потрепанный сони из лаборатории Бум-Сука, который дал мне Вин-027, и книгу, название которой теперь я могла прочесть: «Сказки Ганса Христиана Андерсена». Я прочла ее от корки до корки, думая о своих сестрах, наслаждавшихся Звездной Церемонией по всему Ни-Со-Копросу. Гадала, суждено ли мне когда-нибудь отправиться на Гавайи, на Экзальтацию, отработав свою Инвестицию.
Как бы я хотела, чтобы Юна-939 могла вместе со мной пойти на первую мою лекцию, которая состоялась на второй день! Мне ее мучительно недоставало; недостает до сих пор.
Что было вашей первой лекцией?
«Биоматематика» Суонти; однако по-настоящему на ней было преподано унижение. Я шла к лекционному залу по грязному талому снегу, укрытая капюшоном и никем не замечаемая. Но когда в коридоре я сняла накидку, то мои черты Сонми вызвали удивление, а затем и неловкость. А когда я вошла в лекционный зал, то это стало причиной возмущенного молчания.
Длилось оно недолго.
— Эй! — крикнул какой-то парень. — Один горячий женьшень, две сосиски в тесте!
Вся аудитория покатилась со смеху. Мой геном не позволяет мне краснеть, но пульс у меня участился. Я села во втором ряду, который занимали девушки. У их предводительницы в зубы были вживлены изумруды.
— Это наш ряд, — заявила она. — Ступай назад. От тебя воняет майонезом.
Я — сама кротость — повиновалась. В лицо мне ударил бумажный дротик.
— Слушай, фабрикантка, мы же не торгуем бургерами в твоей ресторации, — крикнул кто-то, — так почему ты занимаешь место на нашей лекции?
Я уже готова была уйти, когда паукообразная доктор Чхван взобралась на сцену и бросила на кафедру свои записи. Я изо всех сил постаралась сосредоточиться: мне были знакомы теории Суонти, но не практическое их применение. Минут через пятнадцать взгляд доктора Чхван, блуждавший по слушателям, остановился на мне, и она умолкла посреди фразы.
Аудитория рассмеялась, понимая, в чем дело. Доктор Чхван заставила себя продолжать. Я заставила себя остаться, но мне не хватило мужества, чтобы задать под конец вопросы. Снаружи я столкнулась с препятствиями, чинимыми агрессивными ничтожествами.
Профессор Мефи знал об этом недружелюбии студентов?
Полагаю, да. На нашем семинаре профессор спросил, была ли лекция плодотворна; я предпочла другое слово — «информативна», — и спросила, почему чистокровные относятся ко мне с таким презрением, хотя я не даю им никакого повода для оскорблений.
