Какого рода фабрикантом был Вин-027? Военным?
Нет, катастрофником. Он похвалялся, что катастрофники могут действовать в мертвых землях, настолько зараженных или радиоактивных, что чистокровные мрут там, как бактерии в извести; что в мозгу у него лишь незначительные геномические модификации; что базовая ориентация катастрофников обеспечивает более основательное образование, чем большинство университетов для чистокровных. Под конец он обнажил свое предплечье со следами безобразного ожога:
— Покажи мне чистокровного, который выдержал бы такое! Диссертация моего аспиранта посвящена огнестойкости тканей.
Я даже и не знала, что такое мертвые земли. Вин-027 объяснил, что эти зараженные радиацией или токсичными отходами полосы заставляют Промышленные и Потребительские зоны съеживаться, миля за милей. Его описание привело меня в ужас, но сам катастрофник видел это в ином свете. День, когда весь Ни-Со-Копрос станет мертвой землей, сказал он мне, будет днем, когда фабриканты станут новыми чистокровными.
Это звучало как отклонение; кроме того, если мертвые земли так уж распространены в мире, то почему, спросила я, мне не довелось увидеть их из форда?
Вин-027 выключил сони и спросил, как, по-моему, велик мир. Я не была уверена, но сказала, что меня везли всю дорогу от Чхонмё-Плаза до этой горы, так что я, конечно, должна была увидеть большую его часть.
Великан велел мне следовать за ним, но я колебалась: Бум-Сук приказал мне не покидать помещения.
— Сонми-четыреста пятьдесят один, ты должна создать свои собственные Катехизисы, — сурово сказал Вин-027 и, перекинув меня через плечо, прошел через расходящийся в стороны коридор, протиснулся за угол и поднялся вверх по запыленной винтовой лестнице, где кулаком открыл заржавленную дверь.
Слепило утреннее солнце, в воздухе метался мелкий летучий песок, краткие порывы ветра хлестали меня по лицу и трепали волосы. Катастрофник опустил меня на землю — точнее, на крышу Факультета Психогеномики, как он мне пояснил. Я, задыхаясь, ухватилась за поручни. Шестью уровнями ниже находился кактусовый сад, где птицы, порхая среди игл, охотились на насекомых; ниже по горе располагалась стоянка фордов, наполовину заполненная; дальше пролегала беговая дорожка, на которой выписывали круги многочисленные студенты в спортивной форме; ниже виднелась рыночная площадь; за ней шел лесистый склон, спускавшийся к разбросанному угольно-неоновому городищу, высоткам, спальным кварталам, реке Хан и, наконец, горам, тянущимся вдоль прочерченного в воздухе рассвета.
— Обширный вид, — помню я мягкий, обожженный голос Вина. — Но в сравнении с целым миром, Сонми-четыреста пятьдесят один, все, что ты видишь, не более чем крошечный осколок камня.
Мой разум повозился с такой огромностью и бросил ее; я даже не понимала, чем надо обладать для восприятия такого безграничного мира.
Вин отозвался в том смысле, что мне необходима понятливость; вознесение это обеспечит. Мне требуется время, и я получу его, благодаря лености Бум-Сук Кима. Однако мне нужны также и знания.
Я спросила:
— Как находят знания?
— Тебе, сестренка, надо научиться читать, — сказал Вин-027.
Стало быть, вашим первым наставником был Вин-027, а не Хэ-Чжу Им или советник Мефи?
Строго говоря, это не так. Наша вторая встреча была последней. Катастрофник вернулся в лабораторию Бум-Сука в тот же день за час до отбоя, чтобы вручить мне «потерянный» сони, загруженный всеми автодидактическими модулями верхних слоев корпократического обучения. Он показал, как с ним работать, и предупредил, чтобы я, черпая знания, никогда не попадалась на глаза чистокровным, потому что уже вид этого их пугает, а испуганный чистокровный способен на что угодно.
К возвращению Бум-Сука из Тайваня на пятый день я полностью освоила пользование сони и окончила виртуальную начальную школу. К шестому месяцу я завершила чиновную среднюю школу. Вы, Архивист, смотрите скептически, но вспомните, что я говорила о присущей возносимым жажде к информации. Я была изголодавшейся служанкой, попавшей на банкет, и чем больше блюд я отведывала, тем сильнее разгорался мой аппетит. Мы — это лишь то, что мы знаем, и я очень хотела стать больше того, чем я была.
Я и не думал смотреть скептически, Сонми. По вашей рассудительности, по речи, по вас… самой видна ваша тяга к знаниям. Что меня смущает, это почему Бум-Сук Ким предоставил вам так много времени на обучение. Ведь он, потомственный чиновный, не был, конечно же, скрытым Аболиционистом? Как насчет его экспериментов на вас ради докторской степени?
Бум-Сука Кима заботила не его докторская степень, но пьянство, азартные игры и арбалет. Его отец был чиновным в «Кванджу геномикс» и лоббировался в советники Чучхе, пока его сын не подпортил рыночную стоимость всей их семейки. При таком высокопоставленном отце учение становится простой формальностью.
Но как же тогда Бум-Сук собирался получить степень?
Путем уплаты академическому агенту за предоставление ему диссертации из собственных источников этого агента. Общепринятая практика у абитуриентов из чиновных слоев. Нервно-химические параметры вознесения были заранее для него сформулированы, вместе с выводами и заключениями. Сам Бум-Сук не смог бы идентифицировать биомолекулярных свойств зубной пасты. На протяжении девяти месяцев мои «экспериментальные» обязанности никогда не выходили за пределы уборки в лаборатории и приготовления ему чая. Видите ли, свежие данные могли бы бросить тень на то, что он уже купил, и выставить его мошенником. Мое присутствие требовалось лишь для того, чтобы снабдить его украденное исследование фиговым листком правдоподобия.
Таковы, как я поняла, были условия моей новой жизни, и они меня весьма устраивали — в отличие от тех, что предлагались в ресторации Папы Сонга. Во время отсутствия моего аспиранта я могла заниматься без риска быть уличенной. Бум-Сук всякий раз появлялся через день, часов примерно в четырнадцать, чтобы скопировать очередную порцию украденных данных в свой сони.
А руководитель Бум-Сук Кима — он был в курсе этого возмутительного плагиата?
Профессора, ценящие свою должность, не разоблачают махинаций сыновей будущих советников Чучхе.
Так что, Бум-Сук даже никогда не разговаривал с вами… никак с вами не взаимодействовал?
Он обращался ко мне так же, как чистокровные говорят с кошками. Он развлекался, задавая мне вопросы, которые считал непонятными: «Так что, сказать мне отцу, чтобы он высунул голову из своей демократической норы?» или «Эй, четыреста пятьдесят один, стоит ли мне покрывать зубы лазурью, или же сапфировая синева — всего лишь сезонное увлечение?» Он не ожидал вразумительных ответов, и я не обманывала его ожиданий. Мой ответ стал настолько привычным, что Бум-Сук дал мне прозвище: Не-Знаю-Господин-451.
Значит, на протяжении девяти месяцев никто не замечал вашей стремительно растущей разумности?
