Для людей вроде Эйрса, думается мне, таким храмом является цивилизация. Массы — рабы, крестьяне, пехотинцы — существуют в щелях между храмовых плит, не ведая даже о своем невежестве. Другое дело — великие государственные деятели, ученые, художники и, главное, композиторы этой эпохи, любой эпохи, которые являются архитекторами, каменщиками и жрецами цивилизации. Эйрс видит нашу роль в том, чтобы сделать цивилизацию великолепнее, чем когда-либо. Основное, если не единственное, желание моего работодателя — в том, чтобы воздвигнуть минарет, на который наследники Прогресса через тысячу лет будут указывать со словами: «Смотрите, это Вивиан Эйрс!»
Как оно вульгарно, это стремление к бессмертию, как тщеславно и как фальшиво! Композиторы — это всего лишь те, кто процарапывает наскальные росписи в пещерах. Человек пишет музыку, потому что зима бесконечна и потому что иначе волки и вьюги скорее доберутся до его горла.
Искренне твой, Р. Ф.
Зедельгем
14-IX–I931
Сиксмит,
Сегодня после полудня к нам на чай приезжал сэр Эдуард Элгар. Даже если ты о нем слышал, ты все равно ignoramus.
[78]
Обычно, если кто-нибудь спросит Эйрса, что он думает об английской музыке, тот отвечает: «Какой еще английской музыке? Ее нет! После Пёрселла
[79]
ее не существует!» — и окрысится на целый день, словно бы всю Реформацию осуществил один человек. Вся эта враждебность была забыта во мгновение ока, когда сэр Эдвард позвонил из отеля в Брюгге и спросил, не сможет ли Эйрс уделить ему час-другой. Тот напустил на себя сварливо-скаредный вид, но по тому, как он подгонял миссис Виллемс с приготовлениями к чаепитию, могу сказать, что он был доволен, как кот, поевший сметаны. Наш прославленный гость прибыл в половину третьего, одетый, несмотря на мягкую погоду, в темно-зеленый плащ с капюшоном. Состояние его здоровья не намного лучше, чем у Эйрса, и я встретил его на ступеньках Зедельгема.
— Итак, это вы исполняете роль новых глаз Вива, не так ли? — сказал он, когда мы пожимали друг другу руки.
Сказал ему, что дюжину раз видел, как он дирижировал на фестивалях, и это пришлось ему по душе. Провел композитора в Алый зал, где ждал Эйрс. Они приветствовали друг друга тепло, но так, словно оба опасались друг от друга синяков. Элгара очень донимают боли от защемления седалищного нерва, а В. Э., даже в лучшие свои дни, на первый взгляд выглядит жутко, а на второй — еще хуже. Чай был подан, и они стали говорить келейно, по большей части не обращая внимания ни на меня, ни на И., но было восхитительно присутствовать там даже мухой на стене. Сэр Э. время от времени поглядывал на нас, желая убедиться, что он не утомляет своего хозяина. «Нет, нисколько», — улыбались мы в ответ. Они отгородились от нас такими темами, как использование саксофонов в оркестрах, попечительство и политика в музыке, а также кем следует считать Веберна
[80]
— мошенником или мессией. Сэр Э. сообщил, что сейчас, после длительной спячки, работает над Третьей симфонией, и даже сыграл нам на рояле наброски molto maestoso
[81]
и allegretto.
[82]
Эйрс, жаждая доказать, что и он еще не готов сойти в гроб, велел мне исполнить несколько завершенных недавно фортепьянных пьес — довольно милых. После нескольких опустошенных бутылок траппистского пива я спросил у Элгара о его «Торжественных и церемониальных маршах».
— О, дорогой мой мальчик, мне нужны были деньги! Но только никому не говорите. Вдруг королю захочется забрать у меня назад титул барона.
Эйрс при этих словах стал корчиться от смеха!
— Я всегда говорю, Тед: чтобы толпа пела тебе Осанну, ты вначале должен въехать в город на осле. В идеале — сидя на нем задом наперед и одновременно вещая массам высокопарные вещи, которые им хочется слышать.
Сэр Э. слышал о том, как в Кракове был принят «Todtenvogel» (кажется, об этом слышал весь Лондон), так что В. Э. попросил меня принести партитуру. Когда я вернулся в Алый зал, гость взял нашу птицу смерти, сел на стул, возле окна и стал читать ее с помощью монокля, пока мы с Эйрсом делали вид, что заняты чем-то своим.
— Человек наших лет, Эйрс, — сказал наконец Э., — не имеет права на такие смелые мысли. Откуда ты их берешь?
В. Э. напыжился, как самодовольный рогохвост.
— Полагаю, я выиграл одну или две арьергардные схватки в войне с одряхлением. Мой парень, Роберт, проявил себя ценным адъютантом.
Адъютантом? Я его чертов генерал, а вот он — жирный старый тиран, царствующий в память об увядших триумфах! Улыбнулся самой сладкой улыбкой, на какую только способен (точно от этого зависела крыша над моей головой; кроме того, сэр Э. может однажды оказаться полезным, так что не стоило создавать впечатление, что у меня буйный нрав). Во время чаепития Элгар выгодно противопоставлял мое положение в Зедельгеме своей первой работе в качестве директора приюта для душевнобольных в Вустершире.
— А что, отличная подготовка для того, чтобы дирижировать в Лондонской филармонии, разве нет? — колко заметил В. Э.
Мы рассмеялись, и я наполовину простил крысоватого старого маньяка за то, что он таков, каков есть. Подбросил в камин полено-другое. В дымном свете огня двое стариков клевали носом, словно пара древних королей, коротающих вечность в своих гробницах. Переложил их похрапывание на ноты. Элгара надо исполнять на басовой тубе, Эйрса — на фаготе. То же самое я сделаю с Фредом Делиусом и Тревором Макеррасом и опубликую их всех вместе в работе под названием «Трущобный музей чучел современников Эдуарда VII».
Тремя днями позже
Только что вернулся с прогулки в темпе lento — я толкал кресло В. Э. вниз по аллее Монаха до домика привратника. Нынешним вечером вся атмосфера была в движении; порывы ветра осыпали осенние листья, пуская их по спертым спиралям, и казалось, будто это В. Э. был фокусником, а я — его подручным. Скошенный луг перегораживали тени тополей. Эйрс хотел изложить замыслы относительно своего финального, масштабного симфонического произведения, которое он, в честь своего любимого Ницше, собирается назвать «Вечным возвращением». Некоторая музыка будет заимствована из неудавшейся оперы, основанной на «Острове доктора Моро»,
[83]
— ее представление в Вене отменилось из-за войны, — другая, как верит В. Э., к нему «придет», а становым хребтом ее будет пьеса «сновидческой музыки», что он надиктовал мне в моей комнате той кошмарической ночью в прошлом месяце, о которой я тебе писал. В. Э. хочет, чтобы там были четыре части, женский хор и большой ансамбль со множеством деревянных духовых инструментов, которые он так любит. Истинное морское чудище! Хочет моих услуг еще на полгода. Сказал, что подумаю. Пообещал повысить жалованье, что с его стороны и вульгарно и хитро. Повторил, что мне требуется время. В. Э. очень огорчен, что я не ответил ему с ходу восторженным «Да!», но пускай старикан сознается самому себе, что нуждается во мне больше, чем я в нем.
