У Нейпира начинает болеть корень языка.
— Потом все это и случилось. Кто-то появляется на той стороне двора и что-то вопит мне — я стреляю в него и промахиваюсь. Это был самый удачный промах в моей жизни, да и вашей, Луиза, тоже, потому что если бы я застрелил вашего отца, вас бы здесь не было. Лестер Рей показывает на что-то позади меня, а сам тем временем несется как спринтер и ударяет ногой по какой-то штуковине, брошенной через задний борт грузовика и катящейся в мою сторону. Потом меня опаляет ослепительный свет, голова идет кругом от грохота, и боль иглами вонзается мне в задницу. Я лежал тем, где упал, наполовину без чувств, пока меня не погрузили в «неотложку».
Луиза по-прежнему ничего не говорит.
— Мне повезло. Осколок гранаты пробил обе ягодицы навылет, а в остальном все обошлось. Врач сказал, что он впервые видит, чтобы один снаряд проделал четыре дырки. С вашим отцом все, конечно, было сложнее. Лестер был тогда куском швейцарского сыра. Его оперировали, но не смогли спасти глаз, — за день до того, как я вышел из госпиталя. Мы просто пожали руки, и я ушел, я не знал, что сказать. Самое унизительное, что можно сделать для человека, — это спасти ему жизнь. Лестер тоже это понимал. Но не было ни дня, а может, и ни часа, чтобы я о нем не думал. Всякий раз, стоит мне только сесть.
Луиза какое-то время молчит.
— Почему вы не рассказали мне об этом на Суоннекке?
Нейпир мнет себе ухо.
— Боялся, вы используете эту связь, чтобы выжать из меня все соки…
— Насчет того, что в действительности случилось с Руфусом Сиксмитом?
Нейпир не говорит ни да, ни нет.
— Я знаю, как работают репортеры.
— Вы намекаете на проколы в моей порядочности?
«Она говорит в общем — ей ничего не может быть известно о Марго Рокер».
— Если вы продолжите поиски отчета Руфуса Сиксмита, — Нейпир на мгновение задумывается, стоит ли произносить это при мальчике, — вас убьют, просто и обыкновенно. Не я! Но это случится. Пожалуйста. Сейчас же уезжайте из города. Откажитесь от вашей прежней жизни и работы и уезжайте.
— Что, Альберто Гримальди прислал вас сказать мне это?
— Никто не знает, что я здесь, — молю Бога, — иначе я оказался бы в такой же беде, что и вы.
— Сначала один вопрос.
— Вы хотите спросить, — («Черт, — думает он, — куда бы девать ребенка»), — не является ли «судьба» Сиксмита моих рук делом. Ответ отрицательный. Такого рода… работой я никогда не занимался. Не говорю, что я ни в чем не виноват. Я говорю одно: я виноват только в том, что отворачиваюсь. Убил Сиксмита и сбросил вас прошлой ночью с моста специальный порученец Гримальди. Человек по имени Билл Смок — подозреваю, это одно из множества его имен. Я не могу заставить вас мне поверить, но надеюсь, что вы мне все-таки поверите.
— Откуда вы узнали, что я выжила?
— Просто была такая надежда, ни на чем не основанная. Послушайте, жизнь дороже, чем любая чертова сенсация. Умоляю вас, в последний раз, — и он действительно будет последним, — бросить эту историю. Теперь мне надо уходить, и я молю Бога, чтобы вы сделали то же самое. — Он останавливается. — И последнее. Вы умеете пользоваться оружием?
— У меня аллергия на оружие.
— Что вы имеете в виду?
— От оружия меня тошнит. В буквальном смысле.
— Каждому надо научиться пользоваться оружием.
— Да, и в моргах их лежат целые штабеля. Билл Смок не будет вежливо ждать, пока я достану из сумочки пистолет, так ведь? Единственный мой выход — это собрать доказательства, которые подорвут это дело так основательно, что убивать меня будет просто бессмысленно.
— Вы недооцениваете склонность мужчин к мелочной мести.
— Какая вам забота? Вы оплатили свой долг перед моим отцом. Спасли свою совесть.
Нейпир мрачно вздыхает.
— Приятного просмотра игры, Хави.
— Ты лжец, — говорит мальчик.
— Я лгал, да, но это еще не делает меня лжецом. Лгать нехорошо, но когда весь мир вертится не в ту сторону, небольшой грех может обернуться великим благодеянием.
— В этом нет никакого смысла.
— Ты чертовски прав, но все-таки это правда.
Джо Нейпир уходит.
Хавьер зол и на Луизу.
— И ты еще беспокоишься, что я рискую жизнью, когда я всего-то перепрыгиваю с одного балкона на другой?
47
Шаги Луизы и Хавьера отдаются эхом в лестничном колодце. Хавьер заглядывает через перила. Нижние этажи сужаются и становятся меньше, как завитки раковины. Оттуда дует ветер, от которого у него кружится голова. То же самое происходит и при взгляде вверх.
— Если бы ты могла заглянуть в будущее, — спрашивает он, — то стала бы?
Луиза перекидывает сумку через плечо.
— Зависит от того, можно ли его изменить или нет.
— Допустим, можно? Ну, например, если видишь, что на третьем этаже тебя собираются похитить шпионы-коммунисты, то вызываешь лифт и спускаешься на первый.
— Но что, если шпионы вызвали лифт, договорившись похитить любого, кто в нем едет? Что, если попытки избежать будущего как раз и приводят его в действие?
— Если бы ты видела будущее, как видишь конец Шестнадцатой улицы с крыши универмага Килроя, это означало бы, что оно уже есть. А если оно уже есть, значит, изменить его нельзя.
— Да, но конец Шестнадцатой улицы — это не то, что сделал ты. Он довольно-таки прочно зафиксирован — планировщиками, архитекторами, дизайнерами, если только ты не пойдешь и не взорвешь какое-нибудь здание или что-нибудь еще. То, что происходит через минуту, определяется тем, что делаешь ты.
— Так в чем же ответ? Можно изменить будущее или нет?
«Возможно, ответ дает не метафизика, а просто-напросто власть».
— Это совершенно неуловимо, Хави.
Они достигают первого этажа. На ТВ Малькольма подрагивают бионические бицепсы «Человека за шесть миллионов долларов».
[206]
— До встречи, Луиза.
— Я вернусь, Хави.
По инициативе мальчика они пожимают друг другу руки. Этот жест удивляет Луизу: он кажется ей официальным, окончательным и сердечным.
48
Часы внутри серебряного корпуса в юингсвиллском доме Джудит Рей бьют час пополудни. Билл Смок беседует с супругой финансиста.
