Ну вот, теперь мой сказ почти уже окончен. Мы с Мероним п’решли вброд на другой б’рег, и я бла’одарственно помолился Сонми за то, шо она в последний раз спасла мне шкуру, хоть и не оставалос’ больш’ Цив’лизованных Долин, шо мож’ было бы спасти. Думаю, ’статки отряда Конов были слишком заняты своими умершими-утонувшими, шоб нас двоих преследовать, ей. Мы п’решли через Безлюдные дюны и наконец без происшествий добралис’ до Пальца Иката. Каяки нас там еще не ждали, и Мероним применила свою Смекалку для лечения моей икры, изувеченной ’рбалетной стрелой. Когда она вытянула стрелу, боль прошла вверх по всему моему телу и, честно г’воря, так основа’льно притушила мои чу’с’ва, шо я не видел, как подошли каяки с Мауи, в одном из к’торых был Дуофизит. В общем, у моей подруги имелся, ей, выбор, она, вишь, могла погрузить меня в один из каяков, аль оставить меня на Большом острове, несп’собного ни ходить, ни чего еще, и притом в том месте, куда было рукой подать из земель Конов. Ну ладно, вот он я, распинаюс’ тут п’ред вами со своими россказнями, так шо сами понимаете, какой выбор сделала Мероним, и порой я жалею об ее решении, ей, а п’рой ему радуюс’. Примерно п’среди пролива меня пробудила корабельная песня гребцов из нового моего племени. Мероним меняла мне окровавленную повязку, она применила какое-то хитрое лекарство, и боль почти не ощущалас’.
Лежа на спине и раскачиваяс’ вместе с каяком, я смотрел на облака. Души путешествуют по врем’нам подобно т’му, как путешествуют по небесам облака, и, хоть ни очертания, ни окраска, ни размеры облака не остаются теми же самыми, оно по-прежнему облако, и так же точно с душой. Кто может сказать, откуда приплыло это вот облако аль кем станет эта вот душа завтра? То’ко Сонми есть и восток, и запад, и компас, и атлас, ей, единственный атлас облаков.
Дуофизит увидел, шо у меня открыты глаза, и указал мне на Большой остров, тот багровел среди г’лубизны на юг’-востоке, а Мауна-Кеа укрывала голову, шо застенчивая невеста.
Ей, мой Целый Мир и целая жизнь сжалис’ насто’ко, шо могли уместиться в «О», ’бразованное большим и указа’льным пальцами.
* * *
Закри, мой Па, был стариком с причудами, уж теперь, ’гда он умер’, не стану этого отрицать. Шо г’ворить, большинство его рассказов были взяты с потолка, высосаны из пальца, и в старческом своем слабоумии он даж’ верил, шо Мероним-Предвидящая и была его дра’оценной возлюбленной Сонми, ей, он упорст’вал, г’ворил, шо точно это знает — по родимым пятнам, кометам и всему таком прочему.
Верю ли я его ’сказу о Конах и о его побеге с Большого острова? В большинстве ’сказов правды почти нет, в нек’торых ее немного, а в немногих — полная правда. Я считаю, шо все, шо он г’ворил о Мероним-Предвидящей, было по большей части правдой. Вишь, после смерти Па мы с сестрейкой раз’брали его вещи, и я нашел это с’ребристое яйцо, к’торое в своих россказнях он называл оризоном. Как Па и г’ворил, если согреть это яйцо в своих ладонях, то в воздухе появится прекрасная де’ушка-призрак и станет г’ворить языком Древних, к’торого ни один из живущих не понимает и никогда не поймет, не. Эт’ не та Смекалка, к’торую мож’ использовать, пот’му шо она не убивает Конов-пиратов и не наполняет пустые желудки, но иногда в сумерках родня моя и братей, мы пробуждаем эту призрачную де’ушку, шоб прост’ полюбоваться ее парением-мерцанием. Она красивая, она забавляет малышей, а ее негромкий г’вор усыпляет наших бебеней.
Вот присядьте-ка на такт-другой.
Вытяните руки.
Смотрите.
Оризон Сонми-451
Тогда кем же был Хэ-Чжу Им, если не тем, за кого себя выдавал?
Мой ответ удивил меня саму: он состоял в Союзе.
— Да, имею честь, — сказал Хэ-Чжу.
Си-Ли, студент, был крайне взволнован.
Хэ-Чжу сказал мне, что если я не доверюсь ему, то умру в течение нескольких минут.
Я кивнула: мол, я ему доверяюсь.
Но ведь он уже солгал вам насчет своей личности — почему же верить ему на этот раз? Откуда вы знали наверняка, что он вас не похищает?
Я и не знала этого наверняка. Мое решение основывалось на его характере. Я могла лишь надеяться, что время покажет: основание это было прочным. Мы оставили Тимоти Кавендиша на произвол его неведомой судьбы и озаботились своей собственной: помчались по коридорам, через пожарные двери, по возможности избегая света и людей. Воспользоваться лифтом мы не могли: лифты считывают Души, а значит, могли быть настроены для нашей поимки. По лестницам Хэ-Чжу нес меня на руках: мы не могли ждать, пока я спущусь по ним самостоятельно.
В полуподвале, сидя в невзрачном форде, нас ждал мистер Чан. Времени на приветствия не было. Форд, заскрежетав, ожил и с ускорением поехал через туннели и пустые фордовые стоянки. Мистер Чан, взглянув на свой сони, доложил, что северная и восточная подъездные дороги блокированы, но пандус, где нас должны были поджидать их люди, вроде бы еще свободен.
Хэ-Чжу приказал ему направиться туда, потом достал из кармана кнопочный нож, надрезал кончик своего левого указательного пальца, поковырял в нем и извлек крошечное металлическое яйцо. Он выбросил его в окно и велел мне таким же образом избавиться от Душевного кольца. Си-Ли тоже извлек и выбросил в окно свою Душу.
Так, значит, люди Союза действительно вырезают свои вечные Души? Я всегда полагал, что это лишь урбанистический миф…
А как еще может движение сопротивления ускользать от Единодушия? В противном случае, минуя транспортный контроль, они бы всякий раз рисковали быть обнаруженными. Когда форд объезжал какую-то платформу, в окна ударил залп фосфатного огня; воздух наполнился осколками стекла, застонали металлические панели; форд заскреб по стенам и, проскрежетав, ненадолго остановился.
Я, присев на корточки, явственно слышала пальбу из кольтов.
Форд взвыл и быстро двинулся дальше. С него с глухим стуком свалилось чье-то тело. С переднего сиденья раздавался вой, говоривший о невыносимой боли. Хэ-Чжу прижал свой кольт к голове Си-Ли и выстрелил.
Что? В своего же человека? Почему?!
В разрывных пулях Единодушия сочетаются калодоксалин и стимулин. Калодоксалин — это яд, терзающий жертву такой агонией, что вопли выдают ее местонахождение; стимулин же не дает потерять сознание. Си-Ли тяжело опустился, приняв позу зародыша. Весельчак-аспирант Хэ-Чжу Им, которого я знала, исчез, причем так основательно, что я стала сомневаться, встречала ли его когда-нибудь на самом деле.
Через окна с выбитыми стеклами в салон врывались дождь и ветер. Мистер Чан, сбивая водосточные трубы, гнал на высокой скорости по замусоренному проезду, который был чуть шире самого форда. Он замедлил ход, когда выехал на дорогу, шедшую по периметру кампуса. Впереди вспыхивали красные и голубые огни, обозначавшие ворота кампуса. Парящая авиетка, подрезая верхушки деревьев, прочесывала транспортный поток поисковым прожектором; громкоговорители отдавали непонятные приказы тем, кто знал, что к чему. Мистер Чан предупредил, чтобы мы держались, выключил двигатель и свернул с дороги. Форд тряхнуло, я ударилась головой о крышу, затем Хэ-Чжу каким-то образом удалось затолкать меня под себя и прижать. Форд набирал скорость и вес, потом вдруг стал невесомым.
