Кто-то утверждает, что жертвы слишком «увлекаются» и вносят свой вклад в жестокие отношения, несмотря на неоднократные случаи насилия.
Женщины, которые пытаются дать отпор жестоким или деспотичным мужчинам, изображены в искусстве и литературе с сочувствием и осуждением в равной степени. Первоначально описанная в апокрифах мифическая история о том, как Юдифь обезглавила Олоферна, стала аллегорией победы слабого над сильным, силы жертвы в противостоянии угнетателю, а также отваги Флорентийской республики перед угрозой со стороны иностранных держав [47]. Иконический образ Юдифи использован на мрачной картине Караваджо, где кровь струится из глубокой раны на шее Олоферна (разумеется, художник не понаслышке знал, что такое убийство
[54]). Однако другие женские персонажи, совершившие убийство, вызывают другую реакцию. В качестве примера можно привести «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» Томаса Харди. После того как главную героиню изнасиловал циничный и манипулятивный Алек, мужчина старше нее, жизнь девушки пошла под откос: безответная любовь, нежеланная беременность и смерть ребенка.
В конце истории Тэсс понимает, что Алек испортил ей жизнь, и убивает его. Фактический момент убийства не описан, однако рабочий, который находит тело, отмечает, что «рана была маленькая, но острие ножа задело сердце жертвы» (похоже на рану, которую нанесла Шарлотта Ленни). Есть мнение, что убийство представляет собой «трагический момент энергичности и героизма», однако оно также демонстрирует степень деградации Тэсс под влиянием Алека [48]. Один из выводов, которые следуют из этого викторианского романа, очевиден: благополучие женщины напрямую зависит от стабильного и счастливого брака. Харди считает, что служитель церкви не может ставить любовь выше викторианских общественных норм. Автор явно хочет, чтобы читатель испытал сочувствие к Тэсс и даже посчитал совершенное ей убийство оправданным, однако он не позволяет героине избежать последствий попытки сменить отведенную ей роль подчиненной. Вердикт – убийство, и Тэсс приговаривают к повешению.
Сегодня, в XXI веке, чем все закончится для Шарлотты? Какое решение по ее делу примет суд? Женщину посадят в тюрьму, отпустят на свободу или решение будет промежуточным?
Диагнозы Шарлотты? Депрессия, алкоголизм, пограничное расстройство личности, синдром жестокого обращения с женщиной.
В других странах, например США, в таких случаях может идти речь о причинении смерти по неосторожности. Иными словами, у окружного прокурора есть дискреционное право. Однако в Великобритании Шарлотте грозило обвинение в умышленном убийстве и пожизненное заключение, если, конечно, ей бы не удалось себя защитить. Во многих юрисдикциях история жестокого обращения не может уменьшить наказание, однако она может стать компонентом другого смягчающего обстоятельства.
Исследование законов, связанных с женщинами-убийцами, которые являлись жертвами жестокого обращения, выявило множество положений, принятых в разных уголках планеты. Например, в Виктории, Австралия, показания людей из окружения подсудимой могут использоваться для контекстуализации самообороны. В США домашнее насилие может быть принято во внимание при оценке оправданности самообороны. И оно влияет на решение проблемы о том, действительно ли подсудимая чувствовала, что «находится под угрозой смерти или причинения вреда здоровью».
Легко понять, как это могло относиться к Шарлотте, поскольку она действительно считала, что Ленни может снова ее избить. Но был ли удар ножом оправданной самообороной? В Гонконге провокация считается смягчающим обстоятельством, а в индийских судах учитывается «вялотекущая» провокация. В Польше история жестокого обращения может подкрепить такие смягчающие обстоятельства, как провокация и невменяемость. А в Бразилии приговор носит более дискреционный характер и прецедентное право допускает, чтобы «релевантные причины социального и морального характера», например домашнее насилие, уменьшали наказание. В Японии и Испании смягчение приговора в таких случаях является нормой, а в Новом Южном Уэльсе применяются меры без лишения свободы.
В Великобритании женщинам, убившим жестоких партнеров, сложно доказать, что это была самооборона (в случае успеха выносится оправдательный приговор). Как бы то ни было, Кевин, единственный свидетель, сказал, что Шарлотта нанесла Ленни удар ножом, когда он издевался над ней, а не избивал ее, поэтому убедить присяжных в самообороне было бы нелегко. Однако прецедентное право, связанное с провокацией в делах женщин-убийц, подвергавшихся насилию, является сложным и переменчивым. В 2001 году для того, чтобы обвинение в умышленном заменили решением о непреднамеренном убийстве, недостаточно было доказать, что покойный провоцировал Шарлотту словами или действиями. Она также должна была убедить присяжных, что у нее произошла внезапная и кратковременная потеря самоконтроля.
В конце 1990-х годов были совершены попытки доказать, что в случае женщин, которые подвергались жестокому обращению, возможна «вялотекущая» провокация, которая не вписывается в юридическое определение внезапной потери контроля. Мужчины убивают в пылу момента во время домашней ссоры, потому что могут это сделать: они сильнее. Однако женщина, которая регулярно подвергается жестокому обращению, не может одолеть своего обидчика, если, как это было с Шарлоттой, не нанесет ему удар прямо в сердце. Таким образом, убийца может терять контроль постепенно, но потом резко нанести удар. Это не месть, а постепенная утрата самообладания.
К счастью, у меня был опыт работы с подобным делом, когда я, будучи ординатором, только начал заниматься судебной психиатрией. Здесь применима старая медицинская поговорка «раз – послушай, два – сделай, три – научи другого». В 1996 году я с нетерпением ждал возможности наконец закрепиться где-то как судебный психиатр. До этого я провел полгода в Сиднее на программе профессионального обмена, где работал в психиатрическом отделении больницы Мэнли. Я снова привыкал к лондонской жизни и уже тосковал по белому песку Шелли-Бич и заплывам в бассейнах с морской водой после работы.
Моим начальником был доктор Джим Маккит, пионер судебной психиатрии, который создал судебно-психиатрическую службу в бетлемском отделении Денис-Хилл.
Доктор Маккит был не только вдумчивым и отзывчивым психиатром и наставником многих моих коллег, но и экспертом по отказам от признаний и судебным ошибкам. Он работал вместе с судебным психологом, членом городского магистрата и бывшим исландским детективом Гисли Гудьонссоном. В 1970-х годов признания было достаточно, чтобы человека сразу осудили за убийство. В некоторых громких делах, например «Гилфордской четверки» и «Бирмингемской шестерки», полиция добилась «признания» путем сильнейшего психологического давления. И, хотя подсудимые позднее отказались от своих слов, их все равно приговорили к пожизненному заключению [49]. Джим, Гисли и правозащитник Гарет Пирс путем неимоверных усилий смогли убедить суд в наличии судебных ошибок, хотя в Олд-Бейли в то время крайне скептически относились к экспертным заключениям психиатров.
Их работа в области отказов от признаний оказалась очень важной, и в 1984 году закон был изменен: аудиозапись допросов всех подозреваемых стала обязательной. Были приняты положения, которые улучшили представительство подозреваемых и ввели ограничения на содержание под стражей до предъявления обвинения. В 1996 году я присоединился к Оксфордскому коронному суду, чтобы наблюдать за повторным рассмотрением дела Сары Торнтон, которую первоначально осудили за убийство ее мужа Малкольма.
