Вердикт: тройное убийство, совершенное в состоянии ограниченной вменяемости. Женщину приговорили к принудительному психиатрическому лечению.
11
Матери, избавившиеся от нежеланного ребенка, могут не иметь психических расстройств, однако у них в анамнезе часто есть семейные скандалы и жестокое обращение. Первым подобным делом, с которым я столкнулся в психиатрии, стало убийство, совершенное Стеллой Норт. Это была отстраненная девушка лет 20, которую перевели в психиатрическую больницу с усиленным наблюдением, после того как предъявили обвинение в убийстве новорожденного ребенка. Когда я присоединился к врачебной бригаде, женщина находилась на середине трехмесячной психиатрической оценки. Мы готовили отчет для Королевской прокурорской службы, который помог бы принять решение о том, стоит ли заменить обвинение в убийстве, которое влечет за собой обязательное пожизненное заключение, обвинением в инфантициде (в таком случае возможны все варианты приговора, в том числе принудительное лечение в психиатрической больнице или даже условный срок).
По своей неопытности я думал, что если мать убила новорожденного ребенка, то она явно находилась в «состоянии сильного душевного волнения», как гласит официальное определение инфантицида.
Вероятно, я думал об истории своей тети, когда делал это простое предположение. Однако судебная психиатрия – это область, в которой подобные догадки неуместны.
Случай Стеллы обсуждался на еженедельном семинаре с судебным психотерапевтом. Чтобы разобраться в убийстве, вы должны подойти к нему с разных сторон. Психотерапевт, хорошо знакомый с теорией психоанализа, может помочь взглянуть на ситуацию под другим углом.
Я отправился на семинар, сжимая в руках записи. Я был готов представить дело Стеллы Калисте, психоаналитику из нашей бригады. Она попросила меня убрать записи и рассказать присутствующим историю девушки своими словами, а также описать, что я чувствовал, находясь в комнате с пациенткой. Я рассказал все по памяти и отметил, что Стелла, казалось, отстраненно воспринимала убийство своего ребенка. Далее мы заговорили не только о ее психическом состоянии, но также об убийстве нежеланного младенца. Женщина скрывала агрессию, стараясь отделить себя от своих действий. Казалось, у нее не было никаких чувств к новорожденному, как будто его вообще никогда не существовало.
Споры о Стелле побудили меня изменить свое упрощенное понимание инфантицида, связанного исключительно с состоянием сильного душевного волнения. Более того, мне в голову пришла неприятная мысль. Моя кузина Луиза была незапланированным ребенком. Она была трудным младенцем, который постоянно плакал. Хотя не было никаких сомнений в том, что у Джорджины были серьезные проблемы с психическим здоровьем, я задумался: не относилась ли она к дочери враждебно? Тогда я еще не знал, что Джорджина задушила дочь, потому что та постоянно плакала, хотя тетя действительно страдала психическим расстройством. Случай Стеллы был первым инфантицидом, с которым я имел дело как профессионал, и он побудил меня задуматься об истории моей семьи. Я принял участие в расследовании, что в итоге привело меня на работу в Холлоуэй.
Далее нам открылись подробности дела Стеллы, которые свидетельствовали о жестокости, не соотносившейся с инфантицидом. Она позвонила в полицию из своей квартиры на четвертом этаже и сообщила о пропаже младенца. Полиция приехала сразу. Десятки полицейских обыскивали местность, ходили по домам и просматривали записи с камер видеонаблюдения. Через 24 часа поисков холодное мертвое тело новорожденного ребенка было найдено в большом мусорном баке под мусоропроводом в ее подъезде.
Легко представить ярость полицейских, которые вели поиски. Они думали, что произошло похищение, но оказалось, что мать сама избавилась от ребенка. Она не находилась в состоянии психоза, но ее беременность была незапланированной и нежеланной. Женщина была незрелой и одинокой и страдала послеродовой депрессией.
Через несколько лет, только успев стать консультантом (я был врачом на замену), я, к своему удивлению, увидел Стеллу в списке пациентов. После года лечения в психиатрической больнице с усиленным наблюдением ее приговорили к условному сроку и прохождению обязательного амбулаторного лечения. Однако женщина, казалось, вообще не переживала о содеянном (говоря психиатрическим языком, она проявляла признаки диссоциации), часто опаздывала и отменяла консультации.
Пациентка состояла в новых отношениях и думала о том, чтобы забеременеть, несмотря на то что произошло с ее первым ребенком. Если бы она действительно решила родить второго, служба защиты детей пристально следила бы за ней и организовала бы предродовое совещание по судебному прецеденту. Участникам пришлось бы ответить на сложные вопросы. Можно ли позволить Стелле воспитывать ребенка? Можно ли разрешить ей взять младенца на руки после его появления на свет? Этими вопросами я сам позднее задавался, когда работал с беременными женщинами с серьезными психическими расстройствами (это называется перинатальной психиатрией).
Дети, убитые родителями или опекунами в результате жестокого обращения, были обсуждаемой темой в СМИ, когда я работал в Холлоуэй. В то время смерти Виктории Климбье и Питера Коннели в северном Лондоне привлекли всеобщее внимание. Освещая эти случаи, СМИ сосредоточились исключительно на плохой работе социальных служб, игнорируя вину родителей (очередной пример современной практики обвинений).
Я видел множество примеров неисполнения родительских обязанностей и жестокого обращения с детьми, которые привели к смерти ребенка, однако пара случаев особенно задержалась в памяти.
В Холлоуэй меня попросили встретиться с Амелией Стивенсон, которая была помещена туда по обвинению в убийстве. Она сама была подкидышем, брошенным сразу после рождения. Девочку в полиэтиленовом пакете нашли на пороге больницы, после чего она недолго жила в приемных семьях и в итоге попала в детский дом. Она плохо вела себя в школе, бросила учебу и стала употреблять героин. У нее было несколько незапланированных беременностей, и ее первый ребенок умер от пневмонии через несколько недель после рождения. Второго ребенка забрали социальные службы, и его собиралась усыновить приемная семья.
Амелия вернулась к инъекциям героина («С волками жить – по-волчьи выть», – сказала она), а затем забеременела от своего парня Сета.
Во время третьей беременности социальные службы, как ни странно, дали ей возможность стать матерью при условии значительной поддержки с их стороны. Женщина согласилась воздержаться от употребления героина во время вынашивания плода, чтобы не передать зависимость ребенку. Однако вскоре она сорвалась и сумела скрыть это от акушера-гинеколога и социальных работников (использовала купленный на улице метадон и позднее снова перешла на героин).
Когда родился ее сын Джеймс, Амелия сразу заметила, что он «очень болен». Только она знала, что у него героиновая ломка, которая сопровождается такими же симптомами, как у гриппа: мышечной болью, жаром и лихорадкой. Бедный ребенок часто плакал.
«Мы надеялись, что справимся сами, без профессионалов, – сказала Амелия. – Мы думали, что если докажем, что можем заботиться о нем, то нам позволят оставить его. Джо достал немного метадона… мы добавили его в детскую смесь и дали малышу. Ему стало немного лучше… Медсестры и другие медицинские работники приходили к нам каждый день, но мы все скрывали».
