Во многом была виновата неточная и небрежная судебно-медицинская экспертиза. Если бы ее провели правильно, Харди приговорили бы к пожизненному лишению свободы с минимальным сроком отбывания наказания 15 лет. В таком случае он не совершил бы еще два убийства позднее в том же году. Я же испытал облегчение после практически трех лет жизни в напряжении. Теперь можно было двигаться дальше, однако Харди оставил неизгладимый след в моей карьере. С тех пор в случае каждого пациента я стал думать о худшем сценарии. И необходимость предвидеть все возможные исходы означала, что вопрос «Что обо мне скажут в случае расследования убийства?» стал возникать у меня в голове, когда я обдумывал определенный план действий.
Скорее всего, Харди направил свое негодование, женоненавистничество и диабетическую импотенцию в сексуальный садизм, унижение и насильственные преступления. Убийство и избавление от тела были частью извращенной садистской потребности контролировать жизнь и смерть. Депрессия и биполярное расстройство не являлись основной проблемой, и, как бы то ни было, предположение об обострении психического заболевания было упреждено его признанием в трех убийствах.
Однако психиатрические диагнозы и типология мест преступления – это лишь описания внутреннего мира и жестоких поступков пациентов. Несмотря на прогресс в нейробиологии, судебной психиатрии и криминологии, нам всегда будет трудно разбираться в страшных преступлениях вроде тех, что совершил Харди. В последнее время все больше мужчин стараются избежать наказания за убийство, утверждая, что смерть наступила, когда во время жесткого секса что-то пошло не так. Однако человек не может дать согласия на собственную смерть. Харди выдвинул неправдоподобную версию о том, что его жертвы задохнулись под весом его тела, когда он заснул. Нам оставалось только размышлять о его мотивации и поведении. Скорее всего, он унесет все детали произошедшего с собой в могилу.
Психотические убийства
Дело Дэниела Джозефа
5
По предплечью женщины тела струйка темно-красной венозной крови и впитывалась в стерильный белый бинт. Рукой в хирургической перчатке я промокнул еще немного крови и продолжил накладывать на кожу непрерывный шов иглой с шелковой нитью. Пациентка по имени Шерил нанесла себе бритвой два длинных пореза вдоль левого предплечья. Раны с четкими краями были глубокими: бритва рассекла даже желтый слой подкожного жира.
Был 1998 год, и мы находились в отделении посткризисного восстановления в Бетлемской королевской больнице. Там содержали пациентов, которые неоднократно прибегали к самоповреждению и нередко имели диагноз «пограничное расстройство личности». С большинством больных жестоко обращались в детстве. В отделении, созданном доктором Майклом Кроу и медсестрой Джейн Банкларк, применялся новый подход: вместо того чтобы физически предотвращать повторяющиеся несуицидальные эпизоды самоповреждения, персонал больницы стремился повышать самоконтроль пациентов [22]. Это означало, что, в отличие от традиционных психиатрических больниц, в том отделении от больных не прятали острые предметы и они не рассматривались как контрабанда. У пациентов был доступ к стерильным бритвенным лезвиям (а в одном случае даже к едкой кислоте), поэтому младшим психиатрам часто приходилось зашивать раны. Любой врач на ночном дежурстве должен был решать все медицинские или психиатрические проблемы. В этом отношении мой опыт работы в отделении неотложной помощи оказался более полезным, чем зачаточные навыки в психиатрии.
Нас просили не поощрять самоповреждения, но и не наказывать за это. Иными словами, мы не могли утешать пациентов и привлекать к их поведению положительное внимание, но в то же время нам нельзя было быть жесткими или снисходительными. Это связано с тем, что мотивы для самоповреждения сложны: пролитие крови, ощущение боли, желание наказать себя и вызвать реакцию окружающих могут оказывать стимулирующее действие. Нам требовалось применять к пациентам правильный подход: вести себя спокойно и нейтрально, но при этом устранять причиненный вред.
Я набрал еще пять миллилитров лидокаина и предупредил Шерил, что она ощутит укол, когда введу местный анестетик в область второй раны. Я подождал, когда обезболивающее подействует, а затем в спокойной атмосфере наложил восемь швов на вторую рану и промокнул кровь. Медсестра помогла мне, распылив на порез антисептик и использовав стерильную повязку. Шерил улыбнулась и поблагодарила меня за то, что я наложил ей швы. Я изо всех сил старался сохранять нейтральное выражение лица. Никаких признаков раздражения. Никаких попыток утешить ее.
Завершив процедуру, я вышел из палаты (дверь в ней не запиралась) и вернулся в автомобиль дежурного врача: полуразвалившийся Nissan с неисправным рычагом переключения передач и полным реанимационным набором, включая дефибриллятор в багажнике.
Ночь была сырая и холодная, поэтому я протер запотевшее лобовое стекло и завел двигатель. Прежде чем выехать, я сделал еще пару звонков, а затем направился по внутренней больничной дороге, не превышая скоростного ограничения 20 км/ч. Лиса пробежала перед машиной, когда я сворачивал на парковку психиатрического отделения с усиленным наблюдением. Там меня ждал последний вызов за ночь. Вокруг была тишина.
Бетлемская психиатрическая больница больше известна как Бедлам. Вы, несомненно, слышали это название. Этот архетип бесчеловечности психиатрических лечебниц послужил основой для «Сумасшедшего дома» Уильяма Хогарта, последней картины из цикла «Похождения повесы». Она, в свою очередь, вдохновила Бориса Карлоффа на создание одноименного фильма 1946 года. В 1998 году больница только что отметила 750-летие. Бетлем был основан в 1247 году и изначально располагался в Бишопсгейте за стенами лондонского Сити, а в XVII веке переехал на Олд-стрит, Мурфилдс. В начале XIX века он был перенесен в Саутуарк, где сейчас располагается Имперский военный музей. Крыло здания в Саутуарке, ставшее первым приютом для душевнобольных преступников, позднее стало отдельным учреждением и было перенесено в Бродмур. Последний переезд Бетлема на более просторную территорию (с открытыми лужайками, фруктовым садом и даже крикетным полем) рядом с Бекенхэмом в Кенте произошел в 1930 году. Позднее он объединился с больницей Модсли и превратился в современную психиатрическую больницу с лучшими кадрами. Отделение судебной медицины стало недавним дополнением. К сожалению, не все изменения были к лучшему. Во время расширения больницы в 1999 году споры и соперничество привели к тому, что от названия «Бетлем», которому было 752 года, отказались в пользу безликого «Южный Лондон». Представьте, что Университет Джонса Хопкинса переименовали в Университет Восточного Балтимора.
Тем не менее печально известное прошлое больницы увековечено в статуях Каиса Гиббера, изображающих «буйство» и «меланхолию». Когда-то они украшали вход в лечебницу, а теперь находятся в больничном музее. Дежурного врача могли вызвать в любую точку на территории учреждения, например в отделение посткризисного восстановления, чтобы оказать помощь пациентам вроде Шерил, или в Национальное отделение лечения психоза, где находились пациенты с плохо поддающейся лечению шизофренией, приехавшие из других уголков страны. Меня также могли вызвать в другие специализированные отделения – например, для осмотра пациентов с проблемами с обучаемостью, фобиями, алкоголизмом (такие реабилитационные отделения давно закрыты, поскольку бюджет на лечение зависимостей сократили), подростковыми трудностями и нарушениями пищевого поведения (в больнице есть интенсивная программа для лечения таких смертельно опасных заболеваний, как анорексия и булимия). Большинство больных могли свободно приходить в больницу и уходить из нее, поскольку представляли бо́льшую опасность для себя, чем для окружающих.
