Попутно сама Мэнникс и ее коллеги обратили внимание на следующее: бо́льшая часть программ по лечению зависимостей основывалась на идее о том, что клиническая работа должна быть сосредоточена вокруг обсуждения будущего, которое ожидало пациента. Специалисты не хотели слишком много внимания уделять копанию в прошлом. Применялись разнородные методы, выбор которых основывался на индивидуальном диагнозе. Системы лечения, призванные исцелять, были фрагментированными. Мэнникс вспомнила свою семнадцатилетнюю пациентку с расстройством пищевого поведения и зависимостью от кокаина, которой была свойственна сексуальная распущенность. Никто тогда и не думал, что все перечисленное могло быть следствиями одной причины. Поэтому девочку отправили в реабилитационный центр для лечения зависимости; потом в другую клинику для лечения расстройства пищевого поведения; вдобавок психолог проводил с ней «беседы» об опасностях незащищенного секса. Никто не думал, что крайне травматичный опыт, который эта молодая женщина пережила в детстве, мог спровоцировать появление всех ее симптомов, – и поэтому ни один из выбранных методов не был эффективным. Мэнникс и команда ее коллег решили это изменить.
Они начали с того, что собрали специалистов в области лечения зависимостей и их пациентов, для того чтобы обсудить возможные пути улучшения работы системы. Некоторые специалисты с радостью откликнулись, другие сопротивлялись такой инициативе, утверждая, что лучше знают, как обеспечить наивысшее качество оказываемых услуг, – а если кому-то это не помогает, то виноваты сами нерадивые пациенты.
Поэтому Мэнникс решила, что просто обязана распространить научные знания об НДО в Альберте. Она организовала мероприятие, которое сама назвала «каталитической конвенцией» в городке Ред-Дир: пригласила клинических специалистов, ученых, политиков и специалистов в сфере образования. Она также обратилась к ведущим специалистам в сфере токсичного стресса с просьбой представить самые свежие научные данные и сформулировать понятное объяснение влияния травматического опыта, пережитого в детстве, на развитие мозга. По результатам этого мероприятия была сформулирована стратегия действий на много лет вперед, с помощью которой политики и специалисты-практики вместе с учеными могли бы разобраться в НДО и формирующейся вокруг него научной базе.
В рамках этой инициативы исследователи из Университета Калгари запустили исследование, в котором приняли участие порядка 4000 пациентов поликлиник; ученые оценивали их показатели НДО, а также физического и психического здоровья. Практически так же, как и в оригинальном исследовании НДО, 83 % участников были европеоидами, 82 % имели высшее образование. Полученные в итоге результаты лишь на несколько процентов отличались от показателей Фелитти и Анды – оказалось, что в Альберте НДО распространен так же, как и везде. Люди с высокими показателями НДО (снова) оказались в группе риска развития депрессии и тревожных расстройств; у них был выше риск возникновения астмы, аутоиммунных заболеваний, пищевых аллергий, заболеваний сердца, хронической обструктивной болезни легких, мигреней, фибромиалгии, рефлюксной болезни, хронического бронхита, язвы желудка и других заболеваний.
Людей поразил масштаб влияния НДО, которого раньше никто не замечал. Когда первоначальный шок прошел, они объединили усилия в поисках эффективных решений. Врачи и представители программ здравоохранения начали проводить регулярный скрининг на НДО в стационарах и амбулаториях; политики стали формулировать новые требования к организациям, получающим государственное финансирование для исследований мозга. Инициатива по поддержке здоровья семьи в Альберте, как ее позже назвали, прославилась по всей Канаде благодаря тому, что превратила «знания» о неблагоприятном детском опыте и здоровье в «практику» и процедуры предоставления конкретных услуг. И теперь Нэнси Мэнникс стремилась поколебать предвзятое отношение к «нейронаукам», помогая людям понять науку, лежащую в основе скрининга на НДО, и сам процесс: она старалась мобилизовать все доступные силы, которые позволили бы усовершенствовать систему медицинского ухода.
Мы с Дженет и Нэнси разными путями пришли к одному выводу, сосредоточились на одном источнике проблемы. Беседуя с ними, я буквально чувствовала, какие грядут перемены в системе здравоохранения.
* * *
Споры, разгоревшиеся в тот день, открыли для меня еще один важный аспект сопротивления, с которым мы столкнулись. Хотя я уже высказывалась о том, что считаю поликлиники идеальным местом для проведения скрининга на НДО, я также отмечала, что большое количество детей направляли в мою клинику учителя, которые рекомендовали родителям подтвердить диагноз СДВГ и получить соответствующие лекарства для их детей. А значит, понимание фундаментальных механизмов токсичного стресса было необходимо не только в приемной врача. Этим заявлением я и разворошила осиное гнездо: одна слушательница, как я услышала позже, переживала, что скрининг на НДО в школах может навесить ярлыки на детей из семей с низким уровнем дохода и способствовать еще большей их стигматизации.
Когда речь заходила о связи НДО и образования, я знала, к кому обратиться: к моей коллеге и первопроходцу темы НДО, доктору Памеле Кантор. Ее организация «Поворотный пункт для детей» (Turnaround for Children) возглавила процесс распространения знаний об НДО и токсичном стрессе в школах.
«Поворотный пункт» занимался этим делом уже порядка десяти лет, но сама доктор Кантор общалась с детьми с НДО намного дольше. Будучи психиатром, она специализировалась на психическом здоровье детей и много работала с детьми, пережившими травматический опыт. Она стала врачом – Робин Гудом (как она сама выражалась): являясь членом преподавательского состава Корнельского медицинского университета, работала в районе Аппер-Ист-Сайд в Манхэттене
[38] и в Южном Бронксе. Работа в одной клинике приносила достаточно денег, чтобы позволить себе трудиться в другой. Не удивительно (по крайней мере, для меня), что последствия НДО она наблюдала в обоих сообществах. С годами она все больше участвовала в исследованиях и продвижении идей о том, что травматический опыт приводит к некоторым нарушениям процесса развития. Поэтому, когда 11 сентября 2001 года американцы пережили самую острую травму со времен Перл-Харбор, за помощью к Памеле обратились власти Нью-Йорка.
Доктору Кантор предложили сопредседательствовать в сообществе, которое было создано по заказу городского департамента образования, и помочь начать исследование влияния травматических событий 11 сентября на школьников Нью-Йорка. В работе принимали участие исследователи из Школы общественного здравоохранения Мэйлмана при Колумбийском университете. Вместе они провели самое крупное на тот момент эпидемиологическое исследование городской системы образования с точки зрения психического здоровья. Логично было предположить, что дети, учившиеся в школах, расположенных ближе всего к месту происшествия, будут затронуты сильнее всего – и, следовательно, нуждаться в помощи больше других.
