– От нас ожидают совершенства. Мы должны контролировать ситуацию. Молчат все, потому что открытость может стоить карьеры. Однако же, замалчивая проблему, мы способствуем ее сохранению.
* * *
После того ужина я поняла: привычка скрывать собственный НДО мешала не только людям, которые непосредственно столкнулись с ним, но и движению, которое пытался запустить наш ЦОМ. Эта самая привычка укрепляла миф о том, что неблагоприятная обстановка в семьях бывает только в определенных сообществах. Храбрость Кэролайн и ее готовность рассказать свою историю тронули меня до глубины души. НДО и токсичный стресс процветают в атмосфере скрытности и стыда как на уровне отдельных людей, так и на уровне общества в целом. Невозможно исцелить то, что мы отказываемся даже видеть. Скрининг на НДО позволяет врачам подтвердить, что он существует. Открытость в вопросах травматических детских переживаний с друзьями и членами семьи нормализует отношение к неблагоприятному опыту как к части человеческой жизни и к токсичному стрессу как к части нашей биологии, на которую можно оказать воздействие.
Токсичный стресс возникает в результате подрыва стрессового ответа. Это фундаментальный биологический механизм, а не последствия финансовых трудностей, или проживания в определенном районе, или общения с определенным человеком. А значит, на проблему можно посмотреть иначе. Мы можем разглядеть друг в друге людей, в которых разный опыт запустил одинаковую по своей природе физиологическую реакцию. Мы можем перестать обвинять и стыдить, но взяться за лечение последствий НДО, как мы лечили бы любое другое заболевание. Мы можем увидеть истинное лицо этой проблемы и понять, что столкнулись с кризисом общественного здоровья, таким же всеобъемлющим, как грипп или вирус Зика.
Закрыв дверь за последней гостьей, я села за стол, за которым до того мы сидели вместе. И поняла: только что случилось нечто важное. Проведя годы в роли детектива, по воле случая, в Бэйвью, Пасифик-Хайтс и ряде мест между ними, я наконец поняла, что нужно сделать, чтобы добиться существенных изменений в процессе борьбы с НДО и токсичным стрессом. Я изучила все колодцы во всех городах и поняла, что они не просто оказались намного более глубокими, чем мне представлялось ранее, – но и, что еще важнее, все соединялись в единую сеть.
Часть IV. Революция
Глава 11. Прилив
Ужин с Кэролайн придал новый импульс моей, до того времени локальной, кампании по распространению информации об НДО и его лечении. Американская педиатрическая академия предложила мне выступить с программной речью на первой национальной конференции по вопросам токсичного стресса; меня даже пригласили в Белый дом провести брифинг для руководителей восьми базирующихся там агентств. Мне было сложно поверить в происходящее.
Более того, не одна я говорила об НДО. То тут, то там я слышала рупоры общественности, призывавшие выявлять последствия токсичного стресса и воздействовать на них. Когда мне представилась возможность поехать в Национальный институт здравоохранения, доктор Алан Гуттмахер, глава Национального института детского здоровья и развития человека, сообщил, что видел мое выст упление на TEDTalk, – и поделился своим предположением о том, что «будущее медицины – за выявлением причин заболеваний, связанных с развитием организма». Это вызвало крайне нетипичную для меня реакцию: я лишилась дара речи. Влияние НДО на наши биологические процессы внезапно стало обсуждаемой темой даже в тех кругах, где об этом раньше попросту молчали.
Поэтому, когда я заговорила о необходимости скрининга на НДО на конференции в Нью-Йорке летом 2016-го, я уже не сомневалась, что слушавшие меня специалисты из разных областей – ученые, активисты, педагоги и знатоки законов – станут отличными партнерами в мозговом штурме с целью найти реальный способ ввести повсеместный скрининг НДО. Единственная проблема заключалась в том, что я совсем недавно родила своего младшего сына, и мое тело превратилось в молочный эквивалент гейзера Олд-Фейтфул
[37]. Однако после моей речи весь день продолжались выступления, не слушать которые я просто не могла, поэтому на момент, когда модератор объявил о начале финальных обсуждений, к меня уже болело все. Пришлось бежать в комнату для кормления и сцеживаться.
Лишь через час после этого я вернулась, неся 200 миллилитров жидкого золота для малышки Грея (или Грейбу, как я стала называть его с первой нашей встречи). Я надеялась успеть услышать хотя бы немного вопросов и ответов; однако женщина, которая находилась в комнате для кормления передо мной, никуда не торопилась. Когда я наконец вернулась в зал и, протискиваясь между стульями, то и дело шептала «извините», я заметила, что атмосфера странным образом изменилась. В воздухе висело такое ощущение, будто что-то пошло не так, – и мне почему-то показалось, что это связано со мной. Я услышала только окончание чьей-то фразы и не поняла ее смысла, зато отчетливо уловила напряженный тон говорившего. После этого организатор встал и объявил о завершении дискуссии.
Что я, черт побери, пропустила?
Я собрала вещи и направилась в зал, где должно было состояться сырно-винное завершение дня, но меня остановила Дженет Пай-Эспиноса. Несмотря на небольшой рост, эта женщина производила серьезное впечатление. Она была дочерью иммигрантов из Кореи и выросла в Канзас-Сити, поэтому ей была свойственна уверенность человека, который прошел через свою долю неурядиц и в итоге научился ориентироваться в жизни лучше многих. Когда она подошла ко мне, на ее лице буквально было написано: «Не волнуйся, подруга, я с тобой». Хотя мы не были знакомы лично, мне была известна ее репутация. Она занимала пост президента Национального фонда Криттентона – организации, работающей в тридцать одном штате и в округе Колумбия и занимающейся поддержкой становления молодых девушек и женщин. Я узнала о Национальном фонде Криттентона, потому что одним из направлений его работы была борьба с причинами, приводившими к печальным последствиям для жизней девочек, – иными словами, НДО тоже был в фокусе их внимания. Я слышала о том, что подход фонда ориентирован на борьбу с НДО, на прерывание передачи бедности, невзгод и насилия из поколения в поколение. И сотрудникам фонда удавалось добиться серьезных успехов. Дженет, как и я, работала «на передовой» и день за днем своими глазами наблюдала за тем, какое воздействие негативный детский опыт оказывает на людей.
Дженет не стала мелочиться и вместо рукопожатия сразу меня обняла.
– Что ж, это было интересно, – сказала она.
– Я сцеживалась и только вернулась, что случилось-то? – спросила я.
– Люди расстроены! Много говорили о том, что проводить скрининг на НДО опасно, так как тем самым мы повесим на детей из семей с низким уровнем дохода ярлык «ущербных». Что на самом деле глупо, потому что никто из поднимавших этот вопрос не проводил скрининг на НДО, – ответила Дженет, качая головой.
