Хэррис стремилась найти корень проблемы, чтобы предотвращать, а не реагировать на последствия, возникающие в результате давно запущенного цикла насилия. Не каждый прокурор выражает заинтересованность в идее предотвращения насилия, поэтому на меня произвел большое впечатление ее рассказ о разрабатываемой программе перенаправления, нацеленной на удержание в системе школьного образования детей, которые хотели бросить обучение. Я сказала, что поддерживаю ее идею и думаю, что мы могли бы пойти еще дальше. Незадолго до того я услышала историю о враче экстренной педиатрической помощи из Канзас-Сити, штат Миссури, который указал на истоки проблем, интересовавших нас обеих.
* * *
Как и Хэррис, доктор Дениз Дауд искала способы уберечь детей от пуль. Ее путь начался в 1992-м, когда коллега из отделения неотложной помощи показал ей статью в местной газете Kansas City Star. Журналист составил досье на всех молодых жителей города, которые за прошедший год погибли от огнестрельных ранений. В статье также приводились фотографии и полные имена. Просматривая газетные страницы, доктора вдруг поняли, что перечисленные в статье молодые люди были в большинстве своем их пациентами. Многие семьи обращались в неотложку, по сути, за первичной медицинской помощью – когда их детям нужна была консультация врача. И со временем у доктора Дауд и ее коллег даже установились определенные отношения с такими «постоянными клиентами». Было невозможно не задуматься: можно ли было что-то сделать, чтобы предотвратить трагедию? Можно ли найти способы выявить ребенка из группы риска, если тот придет на прием, – и помочь ему, пока не стало слишком поздно?
Доктор Дауд решила составить список городских детей, получивших огнестрельные ранения, и попытаться выявить факторы, которые объединяли бы их и могли бы помочь предотвратить несчастье в будущем. Она собрала данные медицинских карт, информацию о посещениях больниц и отделений неотложной помощи, а также отчеты судмедэкспертов по каждому ребенку, погибшему в перестрелке за предыдущий год. В результате она обнаружила нечто, повторявшееся с трагической устойчивостью. Типичная история выглядела так: сначала в девятимесячном возрасте малыш попадал в больницу с подозрительным синяком, и семья оказывалась на учете в Службе защиты детей, однако расследование произошедшего однозначных результатов не давало. Следующим в карте обычно числился отчет педиатра о пропущенных прививках. Когда ребенку исполнялось четыре года, воспитатели из детского сада начинали жаловаться на его неспособность сидеть спокойно, частые истерики и склонность, будучи расстроенным, бить других детей. Тогда ему ставили диагноз СДВГ и выписывали соответствующие лекарства. Однако к десяти годам драки и вызывающее поведение в школе сохранялись. Тогда ребенку ставили оппозиционно-вызывающее расстройство (ОВР) и выписывали еще больше медикаментов. В четырнадцать лет такой подросток попадал в отделение неотложной помощи с переломом пятой пястной кости (которая находится между суставом мизинца и запястьем). Доктора называют такой перелом боксерским, потому что эта кость часто ломается от прямого удара. Последняя запись в его медицинской карте обычно делалась в шестнадцать лет: парень попадал в отделение реанимации и интенсивной терапии со множественными пулевыми ранениями. И на этот раз уже оттуда не выходил.
* * *
В 2009-м мне было совершенно очевидно, что этот среднестатистический пациент доктора Дауд являет собой яркий пример того, что происходит с человеком, токсичный стресс которого остался невылеченным. Но в 1992-м, когда доктор Дауд составляла эти списки, исследование Фелитти и Анды еще не вышло. Д-р Дауд рассматривала такие совпадения в историях болезни как тревожную закономерность, однако биологические связи тогда еще не были выявлены.
Обсуждая исследования НДО и другие публикации по теме токсичного стресса, мы с Хэррис сошлись на том, что на самом деле работаем с одной проблемой, просто подходим к ней с разных сторон. Я старалась решить медицинские сложности этих детей, а она, как и доктор Дауд, беспокоилась об их безопасности. Но что, если бы нам удалось объединить усилия в борьбе с возможным корнем обеих проблем – негативным детским опытом? Судя по тому, какие дети попадали в список жертв перестрелок согласно исследованию доктора Дауд, мы, скорее всего, наткнулись бы на высокие показатели НДО. А значит, у этих детей наверняка были сложности с контролем импульсов и концентрацией внимания – а это очень мешает учиться в школе. Если у ребенка нарушена работа ВОП (Это Вегас, детка!), то любое занятие вроде посещения Taco Bell или курения травки будет восприниматься как более привлекательное, чем просиживание штанов на уроке истории. Так как же нам удержать детей в школах и взять под контроль биологическую основу причин, из-за которых они и попадают в группу риска?
Мы с Хэррис продолжили обсуждать масштабные социальные последствия, связанные с НДО, системой здравоохранения и правосудия. Однажды мы снова встретились в пользующемся недоброй славой здании суда на Брайант-стрит, 850 (любой житель Сан-Франциско, чью машину забирал эвакуатор, хорошо знает этот адрес). Мы устроились в ее обитом деревом кабинете, и я изложила идеи, которые сформулировала с момента нашей первой встречи. Я была уверена: если мы найдем врачей вроде доктора Дауд и меня, которые могли бы выявлять детей, нуждающихся в помощи на ранних этапах, то сможем начать работу с их разрегулированными системами стрессового ответа, и тогда необходимые программы наподобие той, что разработала сама Хэррис, будут иметь бо́льшие шансы на успех. Мы могли бы предотвратить нежелательные последствия не только для здоровья, но и для социальной жизни. Я предположила, что она могла бы использовать свое положение окружного прокурора, чтобы убедить городские власти в необходимости вкладывать средства в исследования и сбор данных, которые позволили бы понять, дает ли использование концепции НДО существенный эффект с точки зрения наших профессиональных задач.
Хэррис внимательно дослушала мое предложение до конца. И после короткой паузы сказала, глядя мне прямо в глаза:
– Надин, это вам нужно воплотить все это в жизнь. Откройте центр.
Я в ответ рассмеялась:
– Да что вы, в самом деле, у меня и так дел невпроворот.
– Вы с Виктором можете сделать это вместе. Подумайте об этом, – произнесла она доброжелательным, но решительным тоном, из-за которого предложение звучало скорее как вынесенное решение. Собственно, она сама и познакомила меня с Виктором Кэррионом, вместе с которым мы начали анализировать истории болезней пациентов клиники.
Позже Хэррис стала главным прокурором Калифорнии, а затем сенатором – я упоминаю об этом, чтобы вы оценили способность этой женщины убеждать. Мне польстило, что она считает меня способной применить исследовательскую скрупулезность и самоотверженность в деле распространения результатов работы, которую мы уже делаем; однако в тот день я ушла со встречи с ней в твердой уверенности, что она преувеличивает мои способности. Неправильную женщину она для этого вы брала. Мой опыт открытия клиники в Бэйвью, хоть меня целиком и полностью поддерживала одна из ведущих больниц Области залива, был просто изматывающим. Бесконечные рабочие дни, вечный недостаток финансирования, сбор средств, разработка протоколов, текучка персонала – мне казалось, что мы только-только в достаточной степени наладили работу клиники. Открывать новую организацию сложно, и я не торопилась снова браться за это дело.
