– В нашей семье нет тайн, – сказал Пол. – Мы ничего не скрываем. Но добиться этого было непросто. Это требует работы, и, возможно, придется пройти через боль.
Пол объяснил, что много лет назад, когда большинство детей были маленькими, у него был роман с другой женщиной. Он сказал об этом открыто и честно, будто исповедался. Это была трагическая ошибка, самообман, но это была его ошибка и Пол заплатил свою цену.
Я встречал много звездных авторов, но далеко не все они открыто говорят о своих ошибках. Большинство писателей, особенно религиозных писателей, чувствуют необходимость улучшить свой нравственный облик, и неважно, соответствует ли он действительности. Пол же признался, что из-за его интрижки их семья перенесла много трудностей, но вместе с тем обрела то, в чем они отчаянно нуждались, – правду. Он сказал, что завел этот роман отчасти потому, что в их семейные отношения прокрался необходимый для выживания навык – жить во лжи. После этого Пол и Ким поняли: ради будущего семьи им придется быть честными, до боли честными.
Четверо из шести детей Пола и Ким были слишком маленькими, чтобы объяснить им всю правду. Старшие дети знали, но Пол подождал несколько лет, прежде чем рассказать младшим. Когда пришло время, он и двое старших мальчиков взяли третьего сына в поход в тихое место, где он признался, что творил, когда они были маленькими. Он сказал, что процесс признания был мучительным. Прошло еще несколько лет, и настало время рассказать самым младшим. Ким была рядом с ними, пока Пол изливал правду.
– Знаешь, Дон, есть разница между извинениями и просьбой о прощении, – сказал он. – Извинение – это формальное заявление, пресс-релиз, но просьба о прощении подразумевает наделение властью человека, у которого вы просите прощения. Я должен был дать своим детям возможность выбора, хотят ли они быть со мной близки, готовы ли простить меня. Это ужасающий и очищающий момент.
– Они тебя простили? – спросил я, думая, что, хотя искренность и болезненна, она обладает какой-то магической силой.
– Не все и не сразу, – сказал он. – Я плакал вместе с ними и искренне чувствовал себя ужасно, но каждый из них должен был пережить это по-своему. Представь, что ты узнал об измене отца маме, при этом вся семья уже была в курсе. Ты бы почувствовал, что живешь во лжи. Это уничтожило бы твой мир.
– Как же вы добились того, что имеете сейчас? – спросил я.
– У каждого из моих детей и у моей жены своя история, – сказал Пол. – Мой сын сначала простил меня сразу, но годы спустя, когда его лучший друг погиб в результате несчастного случая, он начал обижаться. Он понял, что в жизни есть темная сторона, в которую поместил и меня. Он решил, что мир может быть несправедлив, и я тоже был несправедлив. Пришлось работать над этим заново. Я снова просил прощения, позволяя ему пережить это по-своему. Прощение – забавная штука. Оно не обязательно дается раз и навсегда. Но со временем он простил меня, и мы снова стали близки.
– А остальные? – спросил я.
– Одна наша дочь любит всех защищать, хотя тоже не справилась с этим сразу, а другая восприняла эту новость тяжелее всего. Она беспокоилась, что, если я изменил ее маме, то мог обидеть и ее, когда она была слишком маленькой, чтобы помнить об этом. Она подумала, что я мог оказаться каким-то извращенцем. Не описать, как больно было такое слышать. Я никогда не причинял ей вреда. Когда она рассказала о своих страхах, я рыдал.
Я не мог поверить, что Пол рассказывает мне все это, но в каком-то смысле понимал, что именно это делало его особенным. Именно это сделало его сильным. Он был предан идее честности. Она была в его руках. Он не хотел прятаться от детей и не хотел прятаться от меня. Он не хотел ни от кого прятаться. Он хотел сохранить близость.
Пол вздохнул.
– Я сказал, что не причинил ей в детстве никакого вреда, но она не знала, верить ли мне. Она уехала из дома, переехала в дом моего сына в городе. Была Страстная пятница. Мой сын оказался в трудном положении и какое-то время ему пришлось выступать в роли защитника своей сестры, но он сделал все возможное, чтобы мы помирились. На следующий день, в субботу, мы собрались в их доме, и целый день я отвечал на ее вопросы, которые она задавала в безопасной среде – рядом со своей семьей. Я просто сидел и отвечал. Это было мучительно. Иногда меня просили уйти, чтобы семья могла поговорить без меня, – Пол плакал, вспоминая тот день. Было видно, что он все еще ненавидел себя за то, что сделал. – Я ходил по району под дождем и так сильно рыдал, что даже не видел дорогу перед собой. Я молился и просил Бога о помощи, – сказал он.
– Очевидно, теперь она тебя простила. Вы, ребята, очень близки, – сказал я.
– Да. Но было время, когда не были. В тот день я пошел домой и чувствовал себя совершенно измотанным и несчастным, и моя жена и другая дочь решили прогуляться. Едва они вышли за дверь, как она позвала меня. Я вышел на крыльцо, и увидел, что над домом сияет прекрасная радуга. Идеальная и законченная арка от одной стороны нашей улицы до другой. Я действительно верю, что это Бог дал мне знак, Дон. Он будто обещал, что поможет восстановить то, что казалось безнадежно разрушенным. Через пару недель моя дочь снова вошла в наш дом. Я никогда этого не забуду. Я сидел на диване, а она прошла через гостиную и обняла меня. Мы просто сидели, обнимались и плакали. Она прошептала мне: «Я все понимаю». Бог был добр ко мне, Дон. Я не заслужил прощения. Когда я попросил прощения, я дал своей дочери власть, но она не воспользовалась ей, чтобы причинить мне боль. Она отказалась от нее. Она простила меня.
Затем Пол вспомнил библейские строки из Первого послания Иоанна. Он сказал, что Иоанн, обобщая все, что он узнал о Боге, сказал следующее: «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы».
– Когда ты с Богом, – сказал Пол, – нет ни тьмы, ни тайн, ни притворства. Когда ты с Богом, у тебя есть свобода и смелость быть собой.
Не помню, чтобы после разговора я чувствовал себя настолько свободным. Речь шла не только об отцовстве или страхе стать отцом. Мы действительно говорили о свободе, свободе быть человеком, честным и правдивым, какой бы мрачной ни была правда, о близости не только с семьей, но и с собой, и с Богом.
Но от этого не становилось менее страшно. В некотором смысле жизнь похожа на игру в покер. В центре стола – принятие, сила и любовь, и мы… крепко держим свои карты, пытаясь выиграть. Кажется, глупее всего было бы показать их.
В том же году я встретил еще одного парня, еще одного замечательного отца, который придерживался того же принципа: здоровый человек – это человек, открытый для других. Он сказал, что мы должны стать такими, чтобы и другие рядом с нами чувствовали себя в безопасности и не боялись открыться. «Если люди рядом с вами не будут чувствовать себя в безопасности, близости не будет», – сказал он.
Я встретил этого отца, когда был на небольшом ретрите с группой писателей и мыслителей на калифорнийском побережье. Моим соседом по комнате оказался человек по имени Марк Форман. Сыновья Марка, Джон и Тим – фронтмены группы Switchfoot. Я был знаком с Джоном, но никогда не встречал его отца. Джон – один из самых мудрых людей, которых я знаю. Из вечера в вечер он стоит на сцене, тысячи людей скандируют его имя, но едва вы садитесь с ним за завтраком, то сразу понимаете, насколько это гармоничный человек. Он больше слушает, чем говорит, а его советы всегда попадают в самую точку, будто исходят из мудрости тысячелетий. Такие парни, как Джон, для меня загадка. Или, по крайней мере, были загадкой… пока я не встретился с его отцом.
