В тебе есть что-то от этого часовщика, верно? С твоим надменным желанием отладить механизм сменяющих друг друга влюбленностей, так, чтобы навсегда окружить себя нескончаемой музыкой (женских голосов?), которая будет бренчать и трезвонить вокруг тебя. Ворковать тебе. Чтобы, не дай бог, не наступила в твоей жизни секунда невыносимой тишины, безмолвия, среди которого ты вдруг расслышишь само время – проходящее, ускользающее.
Вот что это было на самом деле? Я была всего лишь элементом какой-то твоей личной церемонии (или это даже целый культ)? Возможно, ты меняешь женщин каждый сезон. Это было твое «Лето Мириам». А потом придет зима какой-то другой женщины. Возможно, это часть твоих секретных сделок с самим собой – исчислять оставшееся тебе время в «женщинах-минутах». Я была всего лишь одной из стрелок, указывающих тебе, что еще один «час», еще один сезон миновал, еще одна женщина… Тогда, возможно, ты имеешь дело совсем не с нами, униженными и оскорбленными дочерями Евы, а с Его Величеством Временем?
Убирайся из моей жизни.
Утро. Я не писала два дня. Чувство облегчения. Не совсем понятное. Пальцем ноги трогаю ледяную воду: с этим можно как-то жить…
Вот женщина, ползущая по земле, после того как ее сбило поездом несчастья. Она даже не уверена в том, что это было. Порой ей кажется, будто все вокруг нее кануло в небытие. Но постепенно становится ясно, что все в мире существует по-прежнему – это ее не стало. Разговаривая с самой собой, она едва шевелит губами. Странно, что все это уже почти не причиняет ей боли. Оно и к лучшему.
С ней все будет хорошо. Ей нужно только по-настоящему, всеми силами души (ой) пожелать, чтобы все было хорошо. Она осторожно, бережно перемещается в пространстве, будто огромная пробка затыкает ей сердце. Недомогание, которое она перенесла в начале недели, – все еще хорошее оправдание ее неповоротливой медлительности. И Йохай внезапно уже дома, так что ей есть чем заняться.
Сейчас она читает только что написанные строки. С этим можно жить.
Банк – химчистка – два урока – замена разбитого окна – встреча – другая встреча – беседа с физиотерапевтом – закупка продуктов – передать часы мастеру в ремонт – утешение скорбящих… О чем думает сегодня мой зеленый человечек с Марса?
«Взгляни на эту женщину. Видимо, прикосновение к реальности причиняет ей невыносимую боль».
По крайней мере, я все еще пишу.
Будто кидаю камни в очень бурную реку.
Медленно, медленно, крайне тяжелым трудом возможно соорудить мост, по которому она сможет уйти отсюда.
Йохай дома уже три дня. Перед воротами его школы установили контейнер для строительных отходов. И никто не хочет обсуждать эту проблему. Я провожу время с ним, немного навожу порядок, воссоздаю кожный покров нашего дома, насколько Йохай позволяет.
Трудно сосредоточиться, когда он здесь.
Для него я расставила все стулья в доме в одну линию. Он удивительно ловко ходит по ним. Видимо, это доставляет удовольствие его вестибулярному аппарату. Так нам однажды объяснили это с научной точки зрения. А может, он выводит какие-то слова этими постоянными движениями? Быть может, тайный смысл кроется в скомканной бумаге, которую он разбрасывает по углам комнаты, в его прикосновениях к дверным косякам…
Не ищи смысл.
Пойдет, вернется, собранный и серьезный, таинственный. Вечно озабоченный делами своей внутренней жизни. Даже не знает, что я здесь…
(Но только что, когда я обняла его, он обнял меня в ответ.)
Ночь. Конечно, ограниченные люди могут сказать, что сейчас четверть пятого утра. И все же у меня было три часа сна. Нежданный подарок! (И Анна, где бы она сейчас ни была, смеется: вечно ты со своими поллианнизмами
[35]).
Небольшая радость. Ариэла позвонила спросить, как дела. Во время нашей беседы она рассказала, как преподавала ученикам отрывок пьесы, в котором Ромео впервые уезжает из Вероны и говорит, что ночью накануне ему снились хорошие сны. Одна ученица вмешалась, заявив, что Ромео не понимает, какие ужасные вещи говорит: как он мог спать, как вообще умудрился заснуть.
Эта мысль пронзила меня, будто своим сном я совершила предательство.
Уже два часа дозваниваюсь в мэрию. Меня переводят от одного сотрудника к другому. Последний сначала был вежлив, но оказалось, что подрядчик, который установил контейнер для строительных отходов, не нарушил ни одного закона. Кроме закона одного ребенка. «Тогда, дамочка, заставьте ребенка входить через другие ворота», – закричал он на меня, а потом бросил трубку. И только что позвонил Амос – ремонтируют соседнее со школой здание, это займет минимум два месяца.
Я присела. Йохай определенно выглядит счастливым. Прохаживается по своему извечному маршруту. Считает себе под нос. Что будет? Бэмби, Уильям и Кедем смотрят на него со скукой. Иногда мне кажется, они не замечают Йохая так же, как и он их. Может, поэтому мне сложно любить их всем сердцем. Что теперь будет? Нили гораздо ближе к нему, она трется о него спиной, играет с ним даже чаще, чем со своими котятами. С ней он ладит лучше всего. Почему они не стараются сблизиться с ним? Я так сильно люблю собак, а своих полюбить не в силах. Ужасный разговор с Амосом. Он спросил, что мы будем делать, как продержимся эти два месяца, а потом начал орать, что он недавно открыл новую группу, которая только начала давать результаты. А я отвечала, что у меня тоже, как он прекрасно знает, есть работа. Он фыркнул, я разозлилась. При всем этом мы не повысили голос даже на пол-октавы, чтобы не напугать Йохая. И вот: собаки снова заснули. Может, что-то в доме погружает их в спячку. Не знаю. Я больше не знаю, что испытываю. Несколько недель назад у нас гостила пара ребят восьми и девяти лет – мальчишки Германов. И все три собаки с ума сошли от радости. Я заметила новые движения их тел. Услышала от них неизвестное мне доселе щенячье тявканье.
Йохай ходит себе по стульям, будто по канату, протянутому в небе. Прежде чем окончательно рассвирепеть, я говорю себе: как можно нагружать его заботами тех, кто ходит по земле? Его, в тех внеземных мирах, где он, по всей видимости, обитает?
Это тонкое, парящее кружево, столь новое для меня. По нему я скорблю сильнее всего. Ведь это с Яиром я наконец сумела преодолеть гадкий порыв раскромсать себя на части. С ним победила своего черного близнеца. Как же я было поразилась, обнаружив, что могу соткать для себя – не пытаясь тут же распороть, испортить себе все – радость к жизни, любовь к жизни (и даже немного любви к себе!).
Так что же происходит сейчас? А вот что: Я. становится ножом моим.
Вот и сегодня, увидев этот оранжевый контейнер, Йохай засунул ноги глубоко под переднее сиденье и не позволил никому вытащить себя из машины. Полтора часа попыток, уговоров учителей, директора школы и его любимого физиотерапевта не принесли никаких результатов. Мольбы и угрозы, обещания и посулы. Амос даже сбегал в магазин игрушек и купил трактор, немного напоминавший контейнер. После этого он ругался со строителями, угрожал и упрашивал – бесполезно. Йохай просто-напросто отказывается признавать, что это та школа, в которой он учится уже на протяжении четырех лет. Я ушла с работы в одиннадцать, чтобы побыть с ним. Мне пришлось отменить три урока и одну контрольную.
