Нелли тоже чувствует разницу между слиянием и контактом, сравнивая разные отношения: со своей мамой и со своим мужем. Нелли сама прошла большой путь от нарциссической жертвы и теперь может видеть, каким образом выглядит претензия на слияние со стороны. Ее муж и ее мама не понимают друг друга, они очень разные, и маме кажется, что это плохие отношения, которые нужно исправить. Для этого у Нелли есть два способа: либо разделять интересы мужа, которые ей не близки, и поддерживать его тогда, когда она на самом деле чувствует тревогу, либо упрекать его в том, что он не делает вещей, которые сама она считает очевидными и обязательными. Например, ей совсем не понятна его нехозяйственность: он не делает ремонт своими руками, не хочет постоянно улучшать свой дом, не занимается уборкой или приготовлением еды. Маме кажется, что Нелли от этого трудно и она несчастна, поскольку не получает от мужа помощи. Нелли при этом сама не уверена в том, что чувствует: с одной стороны, ей бы понравилась хозяйственность мужа, но несчастной она себя точно не ощущает. Ей очень трудно не принимать чью-то сторону, и хотя она чувствует, что ее участие развяжет войну, она понимает и необходимость поддержать сразу обоих. Ее настоящие чувства при этом неоднозначны, и потому их так трудно различить: она действительно раздражена отсутствием помощи со стороны мужа, но она раздражена и маминым вмешательством. Одновременно она и сама не хочет заниматься бытом. Подумав обо всем этом, Нелли нанимает уборщицу и перестает готовить, кроме особых случаев. Просит в этом помощи у мужа – например, встретить уборщицу, когда сама Нелли на работе. Просит о помощи маму – когда семья уезжает из города, то именно мама присматривает за чистотой и безопасностью их жилья. Это тот вариант, который нравится самой Нелли, и теперь она может не включаться ни в осуждения, ни в оправдания мужа. Она находит свой выход, прикоснувшись к своим потребностям, и способна контактировать и с той и с другой стороной.
Критика для нарциссической жертвы труднопереносима, направлена она на нее саму или на значимых близких, так как близкие воспринимаются ею как продолжение собственной личности. Трудно воспринимается не только критика, но и любая оценка или обратная связь, которая не содержит в себе полного принятия или идеальной поддержки. Реакции жертвы могут быть очень болезненными, даже неадекватными, что постепенно приучает ее окружение не критиковать ни ее, ни ее близких даже тогда, когда она и сама это делает.
Так, нарциссические жертвы ссорятся с подругами в тот период, когда у них формируются сверхценные отношения с нарциссом. Если раньше они могли вдвоем или в небольшой компании открыто обсуждать недостатки своих партнеров и получать друг от друга понимание и поддержку, то в нарциссических отношениях жертва чувствует себя такой слившейся, что перенести критику в адрес партнера ей сложно, хотя она сама может рассказывать о нем ужасные и пугающие других вещи. От подруг в этот момент она требует лишь выслушивания: она предполагает, что раз она не осуждает их за выбор партнеров (ей кажется, что не осуждает), то и ее выбор они обязаны безоговорочно принять со всеми ее чувствами по этому поводу. Но подруги рано или поздно начинают говорить «уходи», «почему ты так себя не уважаешь», «он же домашний тиран», реагируя на тот образ, который она рисует в их воображении. Уходить жертва не собирается, но дружеской поддержки постепенно лишается – потому, что постепенно начинает получать в ответ на свои жалобы раздражение, а не поддержку, и потому, что обижается на подруг за критику.
Так как критичные замечания разоблачают жертву и сталкивают ее со стыдом за свою неидеальность, она вполне может проецировать стыд на источник критики и оправдывать себя вычурными, эмоционально запутанными способами.
Марианна очень хотела новые туфли. Это был сложный процесс – найти туфли ее мечты: она считает, что у нее исключительная, нестандартная нога и нестандартный вкус, и потому поиск каждой новой пары обуви – многомесячное утомительное испытание. На этот раз она все же нашла именно то, что хотела, да еще и к сезону. На следующий день она попросила мужа отвезти ее в торговый центр, но по приезде оказалось, что пару ее размера продали сегодня утром. Марианна вернулась к мужу в машину и отчаянно разревелась, крича и колотя по обивке сиденья и дверям. Муж сделал ей замечание, испугавшись ее эмоционально неадекватной реакции: он сказал, что туфли – это не конец света и что ее манера выбирать обувь так, как будто она решает жизненно важный вопрос, его раздражает и утомляет. Марианна обрушилась на него и сообщила, что все случилось из-за него, потому что он не заставил ее поехать пораньше и не разбудил ее, что он бессознательно саботирует ее счастье и что она не может даже позволить себе приличную пару туфель и вообще он подавляет ее развитие. Муж отвез ее домой и молча уехал, Марианна стала звонить подругам и жаловаться. Те из них, которые испытали что-то, кроме сочувствия к Марианне и гнева на ее равнодушного мужа, ей больше не подруги.
Критика, непереносимая для жертвы, может касаться не только поступков: критикой она может воспринимать трактовку другими ее чувств и мотивов, если эта трактовка, опять же, не дает ей идеального ресурса и не поддерживает ее в правоте и исключительности. Мы все пытаемся понять, почему другой человек делает то, что он делает, и мы все делаем предположения по поводу эмоциональных и мотивационных причин. Здоровому человеку, не лишенному эмпатии, мир другого человека становится понятнее тогда, когда его чувства становятся ясны. Чувствительность к эмоциям другого помогает строить избирательные отношения, сближаясь с теми, кто нам эмоционально близок, и не тратить время и энергию на того, кого мы совсем не понимаем.
Это не разделение мира по принципу «плохой/ хороший», это личная избирательность. Понимать другого не означает думать также или обязательно одобрять его. Не понимать – не значит отвергать.
Так, например, мы постепенно учимся не быть в слиянии или отвержении с Димой, с которым у нас разные взгляды на мир. Он считает, что женщина не должна работать и что алкоголь – это однозначное зло. Я считаю, что жизнь женщины будет полноценнее с профессиональной реализацией и что алкоголь в умеренных количествах – это отлично. Пока Дима меня идеализирует, он сливается с моими идеями, когда он меня обесценивает – он их критикует и продавливает свои. Наконец у нас получается поговорить о третьем варианте: я говорю, что очень уважаю его желание позаботиться о женщине и могу понять его удовольствие от ясного сознания без алкоголя, а Дима говорит, что уважает мою силу (несмотря на то что я женщина) и немножко завидует моей расслабленности. Так между нами возникает контакт с признанием чувств и потребностей другого.
Для жертвы это слишком тонко, слишком непонятно, и она склонна претендовать на то, что испытывает только те чувства, которые должны служить ее принятию. В ином случае она испытывает стыд и страх разоблачения, которые заставляют ее отвергать очевидное и замыкаться в праведной обиде.
Например, острый и неоднозначный вопрос о дружбе мужчин и женщин. Олеся его решила: конечно, говорит она, такая дружба существует, и у меня есть друзья-мужчины, от которых я ничего большего не хочу и все между нами невинно. При этом когда ее парень уходит на дружескую встречу, на которой будут девушки, Олеся чувствует сильную тревогу и ревность. Он ловит ее на этом противоречии: почему ты ревнуешь, спрашивает он, если сама дружишь с мужчинами и говоришь, что это ничего не значит? Олеся не знает, что ему ответить. Правда в том, что она, конечно, чувствует к своим друзьям не только дружеский интерес. С кем-то ей нравится проводить время, потому что он галантен и немножко в нее влюблен, кого-то она держит в качестве запасного аэродрома, а кто-то интересен ей своей харизмой, и подсознательно она считает, что роман с ним порадовал бы ее и никак не повредил бы ее текущим отношениям. Сказать так Олеся не может, но если она чувствует не только дружбу, это означает, что и ее парень тоже чувствует не только дружеские чувства, общаясь с другими девушками. Олеся в тупике: ей нужно или отказаться от своих чувств, или разрешить чувства партнера. По факту Олеся выбирает ложь – настаивая, что уж она-то дружит с парнями совершенно невинно, она приплетает несколько двусмысленных ситуаций, чтобы получать право на усиленный контроль (например, вспоминает, как какая-то девушка спросила у него телефон, а он дал). Это хрупкая конструкция, построенная на отрицании своих чувств и прямой лжи, и из нее никогда не получится гибкого адаптивного механизма, который помог бы этой паре стать счастливее.
