Здоровый стыд (как и любое другое чувство) должен быть чувствительным, но выносимым. Токсичный стыд должен быть либо оправдан, либо спроецирован. Вне зависимости от тяжести проступка тот, кто не умеет контейнировать свой стыд, нуждается в избавлении от него. Детские паттерны «он первый начал» (оправдание) и «это не я» (проекция) становятся взрослыми «это все из-за тебя» и «ты сама виновата». Правда, иногда детские стереотипы могут сохраняться в неизменном виде.
Юля часто злится на своего инфантильного отца: с ним невозможно поговорить без того, чтобы он не ушел в детское поведение. Поговорить с ним Юля хочет о многом: о своем прошлом, за которое она его винит, о своем настоящем, в котором она продолжает тратить много времени на то, чтобы помогать матери вытаскивать его из болезней или неприятностей. Юля хочет извинений, благодарности, ждет облегчения, но то, чего она от него требует, сталкивается с его полной неспособностью выдерживать даже намек на стыд. Когда она обвиняет его в том, что в ее детстве он о ней не заботился, он говорит, что во всем виновата Юлина мать, которая все время требовала от него денег, и потому он либо работал, либо пил. Когда она упрекает его в том, что он так и не стал самостоятельным и усложняет жизнь всем вокруг – он может плакать (обычно это разговор с пьяным отцом, трезвый он просто не отвечает на ее вопросы и на контакт не идет) и вспоминать собственное тяжелое детство. Когда она требует у него объяснений или извинений за конкретные недавние проступки, например за пьяный ор у нее под окнами среди ночи («Юлька, сука, отца родного не пускаешь!»), – он заявляет, что такого не было. Юля продолжает раниться о его неуязвимость в ощущении своей невиновности, но попыток пока не оставляет.
Инфантильность того, кто все же позволил себе в какой-то степени повзрослеть, превращается в манипуляции. Оправдание становится искажением реальности, проекция – тонким способом насилия, в котором партнер чувствует себя виновным во всем, что происходит. Часто именно этот процесс приводит нарциссическую жертву в кабинет терапевта, являясь верхушкой айсберга нарциссических отношений, и часто именно такой способ совладать со своим собственным стыдом использует и сама жертва, точно так же не имея достаточных навыков контейнирования в этом процессе.
Накануне Фарида и Саша поссорились. Саше домой идти не хотелось, и он задержался на работе, потом встретился с друзьями и вернулся намного позже, чем обычно. Так как Саша стыда не выносит, он внутренне считал все это время, что звонить и успокаивать Фариду не должен (хотя трубку взять при ее звонке был готов и рассказать, где он и с кем он, тоже), поскольку они находятся в ссоре и после того, что она ему вчера наговорила, он имеет право на месть. Фарида в свою очередь, также не выносящая стыда, в течение дня ждала его, чтобы продолжить разборки, так как у нее появилось много новых аргументов. Задержку Саши она восприняла как легальный повод снова напасть на него с порога (характерно, что за все это время она ему не звонила, не писала и ни о чем не спрашивала, сама ничем увлекательным не занималась, давая своей злости и тревоге расти). Начинается второй акт, в котором каждый обвиняет друг друга и никто со своими чувствами не справляется. Победит тот, кто лучше выдерживает напряжение и первый пойдет мириться через несколько дней, – обычно это Фарида, поэтому она считает Сашу в этих отношениях нарциссом, а себя жертвой.
Контейнировать стыд – значит уметь извиняться. Не за все сразу, не за глобальные факты своего существования, а за конкретное поведение. «Прости, что я такая» – это не извинение, а упрек и саморазрушение. «Прости, что я вчера накричала на тебя, ты не заслужил таких слов» – вот это уже извинение, после которого становится возможным прощение и облегчение. В токсичном стыде, который выглядит как убежденность в том, что со мной глобально что-то не так, конкретное извинение очерчивает границы и помогает увидеть, что другой человек если и отвергает нас, то не полностью, а если полностью, так есть и другие люди. Извиняться – значит прикасаться к стыду, но делать его выносимым.
Это же относится к изменениям: если я чувствую стыд и способен его выдерживать, то я могу осознавать и то конкретное поведение, которое мне самому не нравится и которое я хотел бы изменить. Найти конкретный источник бывает трудно, но это всегда приносит облегчение. Поиск такого источника может выглядеть как перебирание карт: вспоминая произошедшее и находясь в контакте со стыдом, мы можем почувствовать, что при каких-то воспоминаниях нам не стыдно, а на каких-то это переживание усиливается.
Изменить свое поведение возможно, изменить себя глобально и стать абсолютно другим человеком – нет. Выдерживание, а не избегание стыда парадоксальным образом помогает и процессу принятия.
Контейнирование гнева предполагает заботу о среде. Гнев, которого человек не выдерживает, превращается в разрушительные действия против других или против себя либо подавляется и соматизируется. В воспитании детей родители часто боятся их гнева, поскольку злость ребенка на мать или отца заставляют их сомневаться в себе и чувствовать себя плохими родителями. Агрессия к тому же социально неодобряема, и ребенок получает послания не только о том, что на маму кричать нельзя, но и что он вообще в любых местах и даже наедине с собой не должен злиться. Гнев остается ретрофлексировать, подавлять или размещать аффективно.
Гнев – энергоемкое чувство. Если его энергия не находит здорового выхода, то он с силой обрушивается на самого носителя и вызывает самые разные трудности. Зажатая в теле злость превращается в рак, язву, вызывает проблемы с зубами, провоцирует мышечные боли. Ретрофлексированные (то есть обернутые против себя) агрессивные чувства толкают человека на саморазрушительное поведение или зависимости, с помощью которых от такого положения дел можно убежать.
Зависимости помогают и при простом подавлении гнева. Человек, который не слышит своей злости, часто оказывается в отношениях подавления, поскольку не способен защититься и установить адекватные границы. Состояние алкогольного или наркотического опьянения позволяет ему разместить в таких отношениях то, что иначе разместить не получается. Гнев требует действий, требует реакций, которые для человека с запрещенной злостью нелегальны, и в моменты опьянения эти действия освобождаются.
Нарциссический или инфантильный вариант гнева – это размещать свои агрессивные чувства без учета контекста, не думая о последствиях. Это приводит к серьезным разрушениям среды: сломанные вещи, разбитая мебель, и часто – разрушенный объект гнева, на который вылилась инфантильная ярость.
Для Яши, мать которого всю жизнь запрещала ему злиться, теперь право проявлять гнев – базовая свобода в отношениях. Когда кто-то делает ему замечания, он воспринимает их как ограничения и считает безосновательными. Когда его девушка просит не кричать на нее или не грубить – тоже. Яша злится инфантильно: разбрасывает и ломает вещи, не выбирает выражений, может неадекватно и внезапно отомстить за что-то, что ему не понравилось. Говорит он при этом что-то вроде «моя мать меня ограничивала, и поэтому теперь я никому себя ограничивать не дам». Его девушка, которую он выставляет подавляющей доминанткой, боится предъявлять ему самые маленькие претензии, поскольку тогда Яша ее разрушает. После таких ссор им обоим приходится долго восстанавливать близость, в которой все равно остаются страх и невозможность проявляться полноценно.