Для Даши подавление себя тоже очень привычно: долго и тяжело болеющая в детстве, она подавляет свою слабую часть, не слышит своей потребности в помощи и поддержке и обрекает себя на то, чтобы справляться со всем самостоятельно. Последствия хронических болезней при этом вполне очевидны в ее взрослой жизни и внешности. Даша болезненно худая, бледная, она хромает и быстро устает, но снизить ритм жизни или хотя бы организовать себе полноценное питание и сон отказывается: это будет означать, что она не справилась, а это неприемлемо. У нее развивается обсессивно-компульсивное расстройство: навязчивые ритуалы, без которых она не выходит из дома или не приступает к новому делу. Часть навязчивостей связана с домом: выключить газ и свет, заправить постель, поддерживать определенный алгоритм уборки. Другая часть – с выходом на улицу: сборы сумки, подбор одежды, отвечающий всем планам на день макияж. Даша вкладывает в эти ритуалы много энергии, и часто они настолько затратны, что на другие дела у нее не остается ни времени, ни сил. Например, на выходные у Даши запланирована уборка, но это будет означать, что ее маникюр пострадает и ей нужно будет сделать новый до того времени, как она выйдет из дома, после того как наведет чистоту. Уборка занимает половину дня, маникюр – тоже, поскольку делает его Даша сама, и он должен соответствовать ее нарядам и макияжу в течение всей следующей недели. Подбор одежды связан с ее планами: сколько дней она будет работать, предстоит ли ей визит к подругам или светское мероприятие – все это должно быть учтено при выборе цвета и яркости ногтей. При этом что-то из одежды, которую она планирует использовать, может нуждаться в стирке, и тогда маникюр (а с ним и уборка) откладывается до тех пор, пока вся одежда не будет готова и не будет ясно, что с ней все в порядке. А еще Дашины планы могут зависеть от того, состоится ли дружеская вечеринка, позовут ли ее на концерт, не отправят ли ее по работе в другой офис. Ритуалы делают гибкость невозможной, и Даша вынуждена знать все это до того, как начнет планирование недели, подбор одежды, макияжа, маникюра и, следовательно, уборки. Так что уборку Даша делает очень редко, хотя ненавидит жить в грязи. Сделать освежающую, а не генеральную уборку, которая позволит ей жить в относительной чистоте и при этом не повредит рукам, для Даши невозможно. Ее требования идеальности от самой себя по факту делают ее жизнь едва выносимой и сильно снижают ее качество.
Для Володи и Дианы приступы тревоги связаны с проявлениями друг друга, а точнее, с их реакциями на эти проявления. Диане, например, нельзя отдаляться от мужа, нельзя чувствовать потребности побыть в одиночестве и вообще больше заниматься своей жизнью, а не его. Когда они ссорятся и Володя уходит гулять или в другую комнату, первое, что она чувствует, – облегчение. Но побыть в одиночестве Диана позволяет себе недолго: у нее развивается сильная тревога, и она начинает чувствовать себя так, словно самое главное в ее жизни – это помириться и снова быть вдвоем. Володя, в свою очередь, не выносит в себе эгоизма, ему нельзя быть отстраненным и не заботиться, поэтому, когда Диана приходит мириться, он соглашается. Пара снова начинает делать что-то вместе, хотя каждый из них хотел бы побыть один и позаботиться о себе. В таких условиях они ссорятся довольно часто: каждая ссора дает полчаса блаженного одиночества, желанного ими обоими. Нелегальность таких желаний создает тревогу о том, что в отношениях что-то не клеится, и развивает привычные для них фантазии: у Дианы – о том, что она навсегда останется одна, у Володи – о том, что он жестокий монстр.
Сверхконтроль – следствие повышенной тревожности. Для поддержания мира в том состоянии, в котором с ним более или менее можно уживаться, мазохист использует множество средств.
Самое очевидное проявление контроля – это физический контроль за предметами и людьми. Мазохисту с его негибкостью и страхом перемен важно, чтобы все оставалось так, как он привык. Расположение мебели, привычные лекарства, привычные места для отдыха и развлечений, старые друзья или привычная работа – за них он может держаться даже тогда, когда все это становится очевидно неудобно или даже вредно.
У Гали много лет один и тот же парикмахер, и стрижет он плохо. Раз за разом Галя возвращается от него разочарованная: и длина не та, и цвет не тот, и вообще выглядит она теперь как малолетка, а хотела взрослую и статусную стрижку. Мастера Галя не меняет, объясняя это тем, что он близко к ее работе, что уже знает особенности ее волос, и так далее. Мастер с годами лучше не становится, Галина прическа – тоже. Когда этот парикмахер меняет салон и начинает работать на другом конце города, Галя продолжает ездить к нему за плохими стрижками с мотивацией вроде: «Ну, мы столько лет вместе, я уже привыкла, а еще он мне позвонил, когда сменил место, позаботился обо мне, я теперь не могу его бросить». Похожие истории на протяжении жизни случались с маникюршами, строительными бригадами, плохими врачами. Галя настойчиво строит отношения с теми, кого она уже знает и контролирует (или испытывает иллюзию контроля). Парикмахер, например, безропотно слушает Галины жалобы на мать и не торопит ее с уходом до тех пор, пока Галя сама не соберется: стрижка и окраска занимают у них часа три. Мастер, для которого эти отношения сложились в самом начале работы, не может изменить один раз установившиеся правила, и Галя получает свое (вместе с плохой стрижкой).
А для Юли стала проблемой мебель в квартире: Юля бьется об углы пальцами на ногах, коленями, бедрами. Раньше этого не происходило, потому что Юля в пространстве занимала меньше места. За последние пять лет ее вес увеличился практически в два раза, и проходы между предметами интерьера, которых раньше было вполне достаточно, теперь для нее узки. Мебель Юля не двигает и ни от чего не отказывается, не принимая перемен в своем теле и собираясь похудеть. Адаптировать свою квартиру для большего удобства на то время, пока она худеет, Юля тоже не собирается. Она продолжает ходить с гематомами на теле и рационализировать отсутствие перемен: ведь для того, чтобы передвинуть кровать, нужно куда-то деть прикроватную тумбочку, а это нарушит все освещение, поскольку на тумбе стоит прикроватная лампа и нужно будет вешать ее на стену, а это трудно, потому что стены обиты декоративными объемными панелями, и так далее. Юле действительно больно, и она действительно злится на эту же кровать или тумбочку, но перемен избегает.
Кроме физического контроля, мазохист может прибегать к эмоциональным воздействиям и манипуляциям для получения желаемого. В этот репертуар входят обвинение, игнорирование, пассивное наказание и другие проявления пассивной агрессивности, прямые посылы и интроекции.
Костя действует исподтишка: прямо контролировать Лизу, его девушку, у него не получается, поскольку она на это не соглашается и вообще хочет больше свободы, чем Костя может перенести. Его ранят ее отлучки в командировки, к друзьям, к родителям, он болезненно переживает, когда она говорит о смене места работы, об их возможном переезде в другой город или другую страну. Переживает болезненно – это буквально: от таких разговоров Костя начинает болеть. Лиза знает об этой его реакции и постепенно начинает реже говорить о своих желаниях и планах, да и ездить тоже меньше. В паре устанавливается подобие мира: Костя предпочитает думать, что Лиза успокоилась, Лиза предпочитает избегать сложных тем. Все взрывается, когда она собирается ехать на учебу на месяц: Костя не просто устраивает сцену, он буквально разрушается у нее на глазах, худеет, болеет, говорит о том, что он ничтожество и она обязательно бросит его и найдет кого-то лучше. Лизе такое выносить сложно. На учебу она все же едет, но разговоры о переездах и других больших переменах больше не ведет, запрещая себе даже думать об этом. Костя постепенно получает подконтрольную ему девушку, которая точно так же подавляет свои желания, как и он сам.
