Создается такое впечатление, что на задачи адаптации будущий мазохист еще ребенком потратил слишком много сил и на лучшую жизнь в настоящем их уже не осталось.
Потребность в первую очередь сохранять то, что есть, а во вторую – развиваться свойственна всем, но у мазохиста этот второй этап никогда не наступает.
Жалобы на профессиональную нереализованность или творческий тупик связаны также с отсутствием контакта с чувствами и потребностями. Ориентируясь на социальные нормы, мазохист строит свою жизнь без учета того, чего хочет на самом деле, и неизбежно упирается в тупик, потому что этот социальный сценарий конечен. Если бы он черпал энергию из знаний о себе и собственных импульсов, то за очередным горизонтом всегда открывалась бы неисследованная зона, пойти в которую означало бы выполнить очередную задачу развития. В общих для всех сценариях таких горизонтов нет.
Рамиль сталкивается с кризисом смысла жизни в свои сорок два. У него хорошая работа, семья, дети, дом. Все стабильно и безопасно, если не случится никаких форс-мажоров, то Рамиль сохранит то, что имеет, на годы и десятилетия вперед. И Рамиль не знает, чем заниматься дальше: задачи, выполнения которых он от себя требовал, выполнены, а жизнь все еще продолжается. В сказочных сценариях это хорошая новость: сделав то, что было необходимо, можно заняться собой и тем, что приносит удовольствие, но в реальности такая ситуация чревата депрессией. У человека, который сорок лет не задумывался о том, чего он хочет, нет шансов просто взять и понять, чем же он будет заниматься теперь. Более того, любая работа, связанная с познанием себя, чревата разочарованиями, поскольку неизбежно окажется, что жизнь, которая выглядит такой долгой в отсутствие желаний, выглядит преступно короткой для начала собственного пути во второй ее половине. Рамилю, который остановится в развитии, предстоит понять самого себя и найти для себя место в своей организованной по всем правилам жизни.
Веру дочь давным-давно зовет в гости, если уж та не соглашается на переезд поближе к дочери. Живет дочь при этом на одном из райских островов и вполне готова взять маму к себе и обеспечивать всем необходимым. Это предложение выглядит хорошим, поскольку терять Вере в России особенно нечего: скоро пенсионный возраст, работа не радует и не позволяет жить в достатке, других детей или внуков у нее нет. Воздух другой страны мог бы стать целебным для Вериных творческих способностей, но она не едет. Причины, которые она озвучивает дочери, банальны: нет денег на билет (хотя на то, чтобы одолжить коллеге сумму, соразмерную полноценному отпуску у дочери, они находятся), нет времени из-за аврала на работе (перманентного последние десять лет), не сезон или слишком далеко. Дочь Веры упрекает ее в том, что та не хочет ее видеть и даже тогда, когда она еще жила в России, но в другом городе, ни разу не выбралась ее повидать. Вера же чувствует, что больше всего на свете хочет быть снова рядом с дочерью, но – только в своей квартире провинциального города Н., которая досталась ей ценой тяжких трудов. На другие варианты у нее просто не хватает энергии.
Безденежье и специфические отношения с деньгами
С деньгами мазохист строит такие же отношения, как и со всем миром. Деньги становятся одновременно источником страдания, основанием для чувства морального превосходства и полем для реализации вторичных выгод.
Так как мазохист не может быть счастлив потому, что его счастье лишит его последней надежды на любовь и принятие, денег у него обычно нет, а если есть, то они используются специфическим образом. Деньги – хороший ресурс, который может быть потрачен на улучшение качества своей жизни. Так как для мазохиста это неприемлемо, то денег он либо не зарабатывает, либо тратит на помощь другим, сомнительные проекты, копит их или теряет. Нередко деньги становятся поводом, из-за которого начавшийся процесс изменений останавливается и все возвращается на круги своя.
Марина, например, несколько месяцев назад начала целую программу для улучшения своей жизни: стала меньше работать, ходить на массаж и фитобочку, запланировала семейный отпуск, нашла подходящих для себя парикмахера и мастера по маникюру. Изменения не заставили себя ждать – уровень энергии подрос, самооценка тоже, здоровье и настроение улучшились. Жизнь получила шанс быть другой, но Марина, затеявшая весь этот процесс с целью «уесть» мужа, не обращающего на нее внимание, обнаружила, что мужа эти изменения не касаются и цели ее действия не достигают. Муж не остается равнодушным, но реагирует не так, как Марине хотелось бы: не валится ей в ноги с повинной за все годы ее страданий и воспринимает ее не как святую, к которой он был так неблагодарен, а как очень даже аппетитную женщину. К этому Марина совершенно не готова: она хотела отстраненного обожания, а не плотского возбуждения. Поэтому постепенно все заканчивается: и на работе опять нужно проводить больше времени, да и денег нет на все эти фитобочки, надо вон маме телевизор купить.
Катя не едет в отпуск, Ваня не лечит зубы, Аня сохраняет нездоровое состояние кожи, Вера ест невкусную еду – на все это есть причина: «нет денег». Иногда каждый из них решает, что дальше так жить нельзя, и делает для улучшений что-то странное. Катя берет кредит и проводит неделю в шикарном отеле, после чего еще два года работает не только без отпусков, но и без выходных, чтобы этот кредит погасить. Ваня идет в дорогую стоматологическую клинику, смотрит на оценку работ и убеждается в том, что красивые и здоровые зубы ему не по карману. Аня игнорирует советы косметолога и покупает набор средств на порядок дешевле, но все равно на серьезную для себя сумму, и выбрасывает их, разочарованная, когда они не помогают. Вера раз в месяц устраивает себе «праздник живота» с продуктами класса красной икры и королевских креветок, тратит на это треть доходов и снова плохо питается, потому что денег не осталось. У каждого из них есть «рациональные» доводы для такого поведения – и у каждого настоящей целью являются не изменения, а сохранение ситуации неизменной.
Мазохист несчастен вне зависимости от того, есть у него деньги или нет. Если денег нет, то он несчастен по поводу своей несостоятельности, или страдает от внешней несправедливости, или испытывает муки зависимости. Если деньги есть, то страдание может быть связано с необходимостью ими управлять или оберегать, с тем, что высокий уровень доходов как будто отдаляет от мазохиста его старых приятелей, или с тем, что уровень ответственности на хорошо оплачиваемой работе приводит к стрессам и болезням. Деньги никогда не становятся прямым ресурсом. Но вполне становятся ресурсом косвенным.
Моральное превосходство бедных – это часто встречающийся феномен, имеющий отношение к гиперкомпенсации, когда недостаток превращается в достоинство и преподносится как основание для гордости или особого положения. Это идеи о порочности богатых и духовности бедных, о том, что деньги могут появиться только нечестным путем, о том, что у хороших людей денег быть не может. Бедные, но честные ведут разговоры о продажности бизнеса, власти или начальства, скрывая от самих себя свою зависть и рационализируя безденежье.
У современного поколения такого рода гиперкомпенсация может идти по другому пути – по пути философских идей о быстротечности материальных ценностей и свободе души от приземленного. Потребность в деньгах в таких идеях может выглядеть признаком духовной примитивности того, кто такую потребность имеет. Равнодушие и пренебрежение к финансовому миру становятся чертой высшей касты тех, кто руководствуется ценностями другого порядка.
