— Я хочу поговорить с ней, вот и все. Она не выходит, не хочет меня видеть, не отвечает на звонки, понимаешь! Ты хоть представляешь, каково это?! Кто-то становится для тебя целым миром, а потом резко тебя отшивает! Ой, да что ты понимаешь… — бормотал Томас.
Он все еще был на взводе, но теперь смотрел на Мэри Энн так, будто собирался расплакаться, а не убить ее.
— Я понимаю, ты очень расстроен. Более того, ты в отчаянии и пришел сюда, чтобы выговориться. Влюбленные иногда ведут себя как сумасшедшие. Но Томас, когда я подъехала, ты угрожал убить ее и все тут сжечь!
— Да, но ведь она не выходит! — сказал Томас, защищаясь как ребенок, будто это был вполне аргументированный ответ.
— Ты пил сегодня? — спросила Мэри Энн.
— Ну да, немного, — пробормотал он.
Они говорили еще около десяти минут довольно тихо, и я мало что услышала, но даже внешне можно было заметить, как меняется Томас. Он начал успокаиваться, прислонился к стене и уже не боялся смотреть Мэри Энн в глаза. Они отошли от ступенек здания и подошли к машине.
Мэри Энн сказала ему:
— Томас, ты же понимаешь, что мне придется тебя увести? Когда человек кричит и угрожает всем в округе, он попадает в полицейский участок, так ведь?
Он помолчал, будто размышляя, удастся ли ему сбежать, но затем ответил:
— Да, да, я знаю.
В этот момент подъехала еще одна патрульная машина, и из нее вышли двое офицеров-мужчин. Я даже не заметила, как Мэри Энн вызвала их по рации.
— А эти здоровяки, как я понял, нацепят на меня наручники? — сказал Томас и снова начал злиться.
— Томас, — сказала Мэри Энн, — посмотри на себя. Ты размером со шкаф, так что да, я позвала подкрепление. Но давай будем придерживаться плана, ладно? Мы наденем на тебя наручники, но в этом нет ничего страшного. У тебя точно ничего нет? Не хотелось бы сюрпризов.
Томас отрицательно помотал головой.
— Отлично. Мы поедем в участок и во всем разберемся, хорошо? — спросила Мэри Энн.
Томас неохотно кивнул в ответ.
«Это было великолепно», — подумала я. Эта крошечная женщина-полицейский приручила такого огромного пьяного зверя. Он и правда согласился на арест! Как она это сделала? Как она уговорила его встать на свою сторону?
Один из полицейских обошел машину, чтобы надеть на Томаса наручники. Он наклонил его к багажнику и похлопал по его брюкам. Томас начал подстрекать полицейского. Он нес какую-то чушь, но больше ничего не делал. Он говорил и говорил… и так продолжалось, пока офицер резко не ударил Томаса головой о багажник. Всего одно быстрое движение. Бац! А потом начался ад…
Томас начал драться и пинаться, пытаясь ударить кого-нибудь рядом с собой. Все трое полицейских, включая Мэри Энн, сразу же набросились на него. Вскоре они превратились в огромную кучу из рук и ног, где трое пытаются усмирить огромного пьяного человека.
Наконец, я увидела из-за машины, как они связали Томаса стяжками, и он лежал на земле лицом вниз. Офицеры подняли его и посадили на заднее сиденье одной из машин. Когда дверь захлопнулась, он продолжал ругаться и плеваться в них.
Мэри Энн подошла ко мне с растрепанными волосами и измазанным лицом:
— Ну, все могло быть лучше, — вздохнула она. — Вот же идиот…
Я не до конца поняла, кого она имеет в виду — подозреваемого или своего сослуживца, который решил отбить голову Томаса как футбольный мяч. Они оба заслуживали этого звания.
Все закончилось очень грустно, и мне даже было жаль этого парня, несмотря на его угрозы своей бывшей девушке. Мне запомнилось, как спокойствие, терпение и слова, самые обыкновенные слова помогли Мэри Энн укротить жестокого, пьяного и агрессивного человека, который был намного крупнее и сильнее ее. Я подумала, что она и сама бы усадила его в нашу машину, без какой-либо помощи со стороны мужчин-офицеров. Ей не нужна была подмога. Она оказалась самой сильной, хотя ростом была едва выше полутора метров. При этом она не повышала голоса и не поднимала оружие.
Даже в этой непростой ситуации Мэри Энн удалось установить раппорт и терпеливо развить его с помощью мощнейшего инструмента, которой смог усмирить Томаса. Этот инструмент оказался гораздо эффективнее физической силы, и этим инструментом были слова.
Отношения, основанные на раппорте, коренятся в искреннем интересе к другому человеку, в понимании его мыслей, чувств и ценностей.
Слушающий внимателен к жизненным обстоятельствам говорящего, даже если первому полностью принадлежит контроль над взаимодействием. Мэри Энн терпеливо вытаскивала из Томаса историю, объясняющую его поведение, что укрепило доверие и уважение между ними. В ее общении с Томасом не было ни угроз, ни принуждения, ни обмана. Она не стала лгать, что его не арестуют. Он знал, что она намеревалась арестовать его, ведь она сама ему это сказала. Она не обращала внимания на выходки Томаса и постепенно склонила его к сотрудничеству. И это почти сработало.
Вы можете подумать: «Зачем так заморачиваться?» Томас угрожал людям и вел себя агрессивно. Почему Мэри Энн просто не вытащила пистолет и не приказала ему лечь на землю лицом вниз? Сегодня, особенно в Америке, такие действия сочли бы вполне оправданными. Но что потом? Что, если он откажется? Что дальше? Пристрелить его? Лучший ли это выход?
Не поймите меня неправильно, я уверена, будь он опасен, Мэри Энн вытащила бы оружие и смогла бы выстрелить. Но для нее это было бы крайней мерой, а не главной стратегией
[42]. Зато она была готова решить ситуацию с Томасом своими навыками общения, пусть он и был два метра ростом, вусмерть пьяный и ревел как разъяренный медведь.
Обе эти истории показывают мощную силу слов, которую можно использовать, чтобы надавить и принудить или, наоборот, успокоить и найти общий язык. Чтобы научиться пользоваться раппортом, очень важно чувствовать эти границы.
Что сильнее: раппорт или принуждение?
Есть что-то внутри нас, из-за чего нам хочется силой заставлять других делать то, что нам нужно. Инстинктивно кажется, что подавление других должно работать. На примитивном уровне все так и есть, особенно когда другая сторона явно не в состоянии дать нам отпор. Вот, к примеру, очень знакомая родителям ситуация: сколько раз вам приходилось застегивать ремни автокресла или коляски, пока ваш ребенок выгибается и извивается как червяк, пытаясь вырваться? Это не очень приятно, но мы знаем, что в конце концов ребенок устанет, и мы победим.
Но за принуждение, как за обман или манипуляцию, придется заплатить свою цену. Взамен вы получите страх, негодование и презрение. Хотя это не кажется важным, когда вы изо всех сил пытаетесь усадить своего двухлетнего ребенка в машину, в долгосрочной перспективе перебор с этим подходом даст о себе знать.
