– Джон Лоури.
– Вождь Вашаки.
– Откуда ты прибыл? – спрашивает он, вглядываясь в просторы у меня за спиной.
– Да! Как ты здесь оказался? И где твоя женщина? – вторит ему Ханаби. – Где твоя семья? Ты прибыл один?
Несколько секунд я не могу ничего ответить. Слова застряли в путанице моих мыслей, и у меня нет сил разбирать этот клубок. Я не давал волю скорби, чтобы не сломаться. Я гнал от себя почти любые чувства. Если я расскажу эту историю, если я произнесу эти слова вслух, то могу не выдержать.
– Джон Лоури! – зовет Ханаби, встревоженно хмурясь.
На лице Вашаки такое же выражение.
– Мою жену… – Я не могу вспомнить, как сказать «забрали» по-шошонски, поэтому начинаю заново. – Наоми… потерялась.
* * *
Я рассказываю Ханаби и Вашаки все, что мне известно, начиная с того, как Уайатт увидел дым, и заканчивая тем, как я отправился по следу тех, кто увел Наоми. Несколько раз мне приходится останавливаться. Ханаби приносит мне еду и воду. Вашаки протягивает бутылку виски. Я не люблю спиртное. Никогда не любил. Но теперь наливаю немного в кружку и залпом выпиваю.
Виски не помогает прийти в себя и не ослабляет путы, стиснувшие мое сердце, но жгучее послевкусие немного отвлекает, и мне удается выдавить из себя все, что мальчики рассказали об индейце, которого случайно подстрелил Уилл. Вашаки спрашивает, велик ли был отряд и как выглядели воины, но я не могу ничего сказать. Мне известно лишь, что их было достаточно, чтобы быстро разделаться с тремя мужчинами и двумя женщинами. Судя по следам копыт, пусть и трудноразличимым, нападавших было девять или десять.
– Почему они не убили твою женщину вместе с остальными? – спрашивает Вашаки.
Я сам задавался этим вопросом, но ответить на него не могу. Ханаби сидит неподвижно, но ее глаза и печально опущенные уголки рта выдают сострадание.
– Мне очень жаль, Джон Лоури, – шепчет она. – Это большое горе.
– Больше никого в караване не было? – уточняет Вашаки. – Они были одни?
Я объясняю, где все случилось, почему они остались одни и как далеко отошли от Бэр-Ривер и Шип-Рок. Вашаки знает эти места под другими названиями, но кивает, когда я описываю ручей и черные скальные выступы и указываю примерное расстояние от того места, где мы находимся сейчас. Когда я заканчиваю, он некоторое время сидит неподвижно, положив руки на колени и выпрямив спину, и молчит, а я и не пытаюсь добиться ответа. Я сам погрузился в усталое оцепенение. Дочь Ханаби проснулась, так что та встает и возвращается с малышкой на руках.
– Покателло, – говорит Ханаби и смотрит на мужа, поджав губы.
Покателло. Тот самый вождь шошонов, ответственный за нападение на солдат. Я молчу, Вашаки тоже.
– Покателло, – настойчиво повторяет Ханаби, не дождавшись ответа.
Вашаки издает недовольный звук, но, кажется, никак не может принять решение. Наконец он снова поднимает на меня взгляд:
– Каждую третью зиму мы отправляемся к месту Собрания.
Как и пауни, большинство племен считают сезоны, а не года, если вообще измеряют время.
– Все шошоны. Северные, восточные и западные, – добавляет он.
Я вспоминаю, что Ханаби говорила об этом, когда мы встретились у Грин-Ривер.
– И сейчас вы направляетесь туда?
– Да. – Он тяжело вздыхает. – Покателло будет там.
– Я не уверен, что это сделали люди Покателло, – возражаю я.
– Это были они, – просто отвечает Вашаки. – Это их земли. Он погонит украденных животных к месту встречи. Там он их обменяет. И твою женщину тоже… Или убьет. И белые люди так и не узнают, кто виноват. – Он пожимает плечами. – Но новости о нападении распространятся среди белых, и плохо будет всем племенам. Всем шошонам. Всему народу.
Его голос звучит так уверенно, и о судьбе Наоми он говорит совершенно бесстрастно.
– Вы отведете меня туда? – выговариваю я, с трудом сдерживая гнев.
– Он не отдаст ее тебе. Ты будешь один среди шошонов.
– Он будет не один, – возражает Ханаби, скрестив руки на груди и устремив на мужа яростный взгляд. – С ним будешь ты. И все наше племя.
Вашаки не возражает. Он вглядывается в мое лицо.
– Ты хочешь убить Покателло? Хочешь убить его людей? – спрашивает вождь.
У меня перед глазами встает окровавленная голова Уильяма и лицо Уоррена. Элси Бингам с доброй улыбкой, обожавшая своего неказистого мужа. Уинифред. Уинифред, которую я так любил. Уайатт, Уэбб и бедный Уилл, на чьи плечи свалился огромный груз, слишком тяжелый для двенадцатилетнего мальчишки.
– Да. Я хочу убить его. И его людей. И если я найду свою жену мертвой, я убью его и отнесу скальп ее братьям, чтобы они знали, что я отомстил за содеянное, – клянусь я.
– А если она будет жива? – спрашивает Вашаки. – Если я помогу вернуть ее тебе?
Я не знаю, чего он хочет от меня, поэтому просто жду, сцепив зубы, сдерживая гнев и страх.
– Я отведу тебя к нему, – объявляет Вашаки. – Я отведу тебя на Собрание. Но ты должен пообещать, что, если твоя женщина окажется жива, ты заберешь ее и туа, ребенка, и уйдешь. Не станешь убивать и мстить.
– А если она мертва? – шепотом спрашиваю я.
– Если она мертва, я помогу тебе убить Покателло.
Ханаби склоняет голову, а я сижу в изумленном молчании.
– Но только его. Потом ты уйдешь и не станешь втягивать в это белых людей. Ты не пришлешь сюда их армию, не приведешь солдат к могилам и не покажешь пальцем на виновных.
Ханаби поднимает на меня встревоженный взгляд, ожидая моего ответа.
– Ты понимаешь? – спрашивает Вашаки, и его голос звучит почти ласково.
– Иначе пострадает не только Покателло и его люди, – говорю я, прекрасно все понимая, хотя мне и не хочется в этом признаваться.
Он кивает:
– Нывы, наш народ. Расплачиваться придется всем.
Я закрывают глаза руками, как сделал Уилл, пытаясь стереть из памяти увиденные ужасы.
– Твоя женщина сильная? – так же мягко спрашивает Вашаки.
– Да, – шепчу я. – Очень сильная.
– Тогда мы пойдем и вернем ее.
Наоми
Человека, который вырвал у меня Ульфа и отдал своей жене, зовут Биагви. Он единственный, кто никого не убил, о чем я жалею. Лучше бы он убил меня. Тот, который притащил меня за волосы в свое жилище, – это, кажется, сын Бии. Его зовут Магвич. Он убил папу.
Только так я их и различаю. Тот, кто схватил меня и Ульфа. Тот, кто убил папу. Вот этот убил Уоррена. Вот этот ударил Гомера Бингама, а вот этот снял с него скальп. Я не видела, как умерли мама и Элси, но я знаю, у кого их скальпы. Я знаю, кто сжег повозки. Среди воинов есть их вождь, но я не знаю, как его зовут.
