– Твоя мама сказала мне очень похожие слова.
– А мне она сказала набраться терпения, – шепчет Наоми. – И я буду стараться.
Я киваю, потирая щеку. Мне немного страшно, но я знаю, что делать.
– До Форт-Бриджера еще дней девять, может десять, – замечаю я.
– А до Калифорнии еще восемьсот миль, – мрачно отзывается она.
– Да, но… я не готов так долго ждать.
Наоми поднимает на меня удивленный взгляд.
– Что? – едва слышно произносит она, как будто боится поддаться надежде.
– В Форт-Бриджере мы сможем купить тебе платье.
– Ты уже купил мне платье.
– В нем вышла замуж Лидия Кларк, а я хочу, чтобы у тебя было свое собственное свадебное платье.
Она закусывает губу, сдерживая улыбку.
– Мне надоело гадать. Если ты намекаешь на то, о чем я думаю, тебе придется спросить меня, Джон. И сделать это предельно ясно. Иначе я еще долго не смогу на тебя смотреть. Мое сердце этого не вынесет.
– Ты согласна стать моей женой, Наоми? – Я произношу эти слова медленно, глядя ей в глаза.
– Когда доберемся до Форт-Бриджера? – уточняет она. Ее глаза блестят.
– Когда доберемся до Форт-Бриджера, – повторяю я. – Я не желаю, чтобы во время нашей первой ночи нас слушал весь караван. К тому же так мы сможем проделать остаток пути со своей повозкой и собственными припасами. У меня есть кое-какие деньги, и я готов продать хоть всех своих мулов, если потребуется. Но у нас непременно будет свой дом, пусть на колесах.
– И все это можно достать в Форт-Бриджере?
– Да… И может, найдется даже комната, чтобы провести ночь подальше от каравана.
Она сглатывает, широко раскрыв глаза и не улыбаясь, и принимается расправлять юбки, как будто старается себя успокоить. Не знаю, чего я ожидал, но точно не этой неуверенности.
– Я не уверена, что смогу так долго ждать, – едва слышно произносит Наоми.
– Аака'а, – со стоном выдыхаю ее.
А потом она бросается на меня, обвивая руками шею и смеясь. Я делаю вид, что оступаюсь под ее весом, и падаю в колючую траву, увлекая Наоми за собой. Мне в спину впивается камень, мы стукаемся лбами, но ее губы осыпают мое лицо поцелуями, мои руки ложатся ей на бедра, а ее радость отзывается у меня в груди.
– Я люблю тебя, Джон Лоури, Две Ноги.
– И я тебя люблю, Наоми Мэй, Много Лиц, – отвечаю я, и мое горло вдруг сжимается от избытка чувств, нарастающих в ответ на ее счастье.
Я не плакал с тех пор, как меня покинула мать. Я думал, что давно разучился. И я никогда никому не говорил, что люблю.
– Ты мне веришь? – произносит Наоми мне на ухо, устроившись поверх меня.
– Верю, – шепчу я и закрываю глаза, чтобы взять себя в руки.
Она нежно целует меня – верхнюю губу, нижнюю, с сомкнутыми губами и с приоткрытыми, и я открываю глаза, чтобы не пропустить ни одного выражения ее любви. И она не разочаровывает.
Мы еще долго не встаем с травы. Наши губы зацелованы, а тела требуют большего. Но прежде чем мы зайдем дальше, она должна стать моей женой.
Наоми
Джон настаивает на том, чтобы поговорить с папой. Я возражаю, что самостоятельно принимаю решения и отцу тоже скажу сама, но Джон качает головой.
– Я тоже сам принимаю решения, Наоми. И я решил поговорить с твоим отцом.
Разговор получается недолгим и, зная папу, не самым приятным, но, когда он заканчивается, ко мне приходит не Джон.
– Они не будут на тебя похожи, – с ходу предупреждает отец. – Твои дети. Так всегда бывает, когда темнокожие мешаются со светлокожими. У них не будет твоих зеленых глаз, и волосы тоже будут темнее. Тебе стоит задуматься о том, какая у них будет жизнь. Они родятся похожими на него.
– Что ж, и славно, а то в моем роду все выглядят простовато.
Папа фыркает, потирая морщинку на переносице, и издает короткий смешок.
– Уверена? – качает головой он.
– Уверена. – Что хорошего видеть в детях собственное отражение, когда я могу смотреть на отражение Джона?
– Я не говорю, что это плохой выбор. Он ничего. Сильный. Умелый. И похоже, ты и впрямь ему нужна, – нехотя соглашается папа.
– Ну и на том спасибо, – с неприкрытым сарказмом отвечаю я.
Мой бедный отец никогда не умел красиво говорить. Для этого есть мама.
– Только не говори, что я тебя не предупреждал, когда столкнешься с трудностями.
– Не буду, пап.
Отец шумно вздыхает:
– Он сам-то хоть знает, во что ввязывается?
– Нет. И я буду тебе очень благодарна, если это останется между нами.
Папа принимается хохотать, сотрясаясь всем телом и качая головой.
– Думаю, он сам все понял, деточка. Тебя уже весь караван раскусил. И если этот парень не дурак, он тебя не отпустит. Недаром он погонщик мулов. Сумел обуздать мою упрямицу.
Он удаляется, продолжая смеяться, и я понимаю, что это он любя, и не обижаюсь.
* * *
Мы добрались до развилки. Одна дорога сворачивает направо, в Орегон, вторая налево, в Калифорнию. Насколько способен охватить взгляд, два пути тянутся к горизонту, а расстояние между ними постепенно увеличивается. За красотой кроется момент прощания и разлуки.
– Десять дней до Форт-Бриджера, – объявляет Эбботт. – И нам еще повезло. Тех, кто направляется в ту сторону, ждет пустыня. – Он показывает на колею, по которой мы не пойдем. – Этот путь называют короткой дорогой Саблетта. Я слышал, что она просто ужасна. Раньше все шли через Форт-Бриджер. Но люди вечно стремятся сэкономить время. Даже забавно. Вот решаешь ты срезать путь, чтобы не терять времени, а вместо этого теряешь жизнь. Это называется ирония, Джон-младший. Ирония, – говорит он, поучительно наставив палец на Джона, будто древний мудрец.
Эбботт всегда проявляет осторожность. Хоть я и злилась на него за то, что он не стал дожидаться Джона, когда его мулы разбежались, нельзя не признать, что на каждом шагу он предпочитал перестраховаться. Иногда даже слишком. Мы сделаем крюк через Форт-Бриджер, чтобы обойти пустыню под названием Литл-Колорадо и самый высокий гребень на Почтовом тракте, потому что так будет легче для путешественников и животных, но к нашему пути добавится семьдесят, а то и восемьдесят лишних миль, и среди нас находятся те, кто готов рискнуть, чтобы срезать путь.
Две дороги еще воссоединятся, прежде чем окончательно разойтись, но те, кто свернут на север, будут опережать нас на несколько дней, если, конечно, сумеют преодолеть пустыню и крутые склоны. Было решено, что половина каравана пойдет к форту, а другая отправится короткой дорогой.
