– Не плачь, Уэбб, – говорит Уилл. – Слезы не помогут ни Одди, ни тебе. Он теперь счастлив. Освободился от упряжки, как и хотел.
– Как думаете, если пройтись по Луне, будет похожее ощущение? – спрашиваю я, чтобы отвлечь Уэбба.
– По-моему, на Луне холодно и темно, – отвечает Уэбб, шмыгая носом. – Совсем не похоже на пустыню.
– Этот песок больше похож на пепел, как будто мы пережили пожар, – замечает Уилл.
– Что ж… в каком-то смысле можно и так сказать, – кивает мама. Она набирает немного белой пыли, надеясь использовать ее вместо разрыхлителя для теста.
На этом разговоры заканчиваются. У нас слишком пересохло во рту, а если постоянно его открывать, в нем оседает еще больше пыли. Эдди позволяет Уэббу сесть на него верхом, и тот очень скоро засыпает, распластавшись на спине вола. От каждого шага его руки и ноги безвольно мотаются.
Мы останавливаемся на обед. Уиллу удается из лука подстрелить шалфейного тетерева. Он чрезвычайно доволен собой, но я не могу приготовить птицу, потому что хвороста на костер у нас недостаточно. Элси Бингам предлагает нам лепешки, которые ей удалось собрать, Эмельда тоже приносит несколько штук, и я варю тетерева, пока мясо не начинает отходить от костей. Живот Элси вырос, и теперь она выглядит примерно так же, как наша мама в начале пути, так что ей сейчас особенно нужны силы. Она съедает несколько кусочков и вдруг начинает плакать, а ее муж вынужден просто смотреть, не в силах ей помочь.
Вечером мы не разбиваем лагерь: мы боимся остановиться. И когда караван добирается до речушки Гризвуд-Крик, где наши животные наконец могут отдохнуть и напиться, Элси оказывается далеко не единственной, кто плачет от усталости и облегчения.
* * *
– Эту скалу называют скалой Независимости, – говорю я братьям, уже представляя, как нарисую этот плоский, покрытый трещинами монолит, виднеющийся вдалеке.
– Похожа на кита. Видишь, вон голова, а вон хвост, – замечает Уилл, но Уэбб спешит с ним не согласиться.
– Нет, она больше похожа на бизонью лепешку, – фыркает он.
– По-моему, она похожа на черепаху, – говорю я. – Огромную каменную черепаху.
– Ичас, – соглашается Джон, встречаясь со мной взглядом.
Мы на полпути. Сейчас 10 июля, и мы преодолели половину пути. Может, нас измучила плохая, дурно пахнущая вода в долине Платта, нехватка древесины, пищи и всего остального. Может, смерть вола Одди стала для нас большим ударом. Так или иначе, именно вид реки Свитуотер, а вовсе не эта каменная черепаха, вокруг которой она течет, вызывает у мамы с Эмельдой восторг.
– Я знаю, почему ее назвали Свитуотер
[6], – говорит мама. – Потому что один ее вид – услада для глаз.
Все хором соглашаются с ней. Не так важны вкус и качество воды, хотя она прохладная и чистая, как радость от того, что мы добрались. Мы встаем на привал возле устья, подальше от огромного лагеря из фургонов у подножия скалы, и плещемся в реке сколько душе угодно. Женщины по очереди заходят в центр круга, образованного юбками, чтобы как следует соскрести с себя всю грязь. Мы моем волосы, стираем одежду, болтаем, смеемся и даже поем.
Папа ведет мальчишек к скале-черепахе, чтобы выбить на ней свои имена. Он берет с собой зубило и молоток, и они весь день карабкаются по камням, чтобы оставить свой след среди многих других. Джон тоже уходит, но один, а возвращается таким же чисто вымытым, как женщины.
Четвертое июля
[7], в честь которого, по слухам, и названа скала, было неделю назад, но мы все равно празднуем, устроив день отдыха и свадьбу. Адам и Лидия решили пожениться, и каждая семья приносит что-нибудь к праздничному ужину. Лидия прицепила кружево поверх своих заплетенных волос, а я одолжила ей свое зеленое платье. Оно мне немного великовато, и мы с мамой еще не успели его ушить. А Лидии как раз впору. Я надеюсь, Джон не обидится из-за того, что я решила поделиться его подарком. Он ничего не сказал, когда вручил его мне, просто положил свертки к моим ногам и ушел. Я берегла платье для особого случая, продолжая ходить в голубом, розовом и запачканном краской желтом. Свадьба явно особый случай, хоть и не моя. Сама я снова надеваю голубое платье, но в честь праздника украшаю волосы лентой такого же цвета.
Пастор Кларк говорит душевную речь, которая плавно переходит в проповедь. Лидия покашливает, напоминая отцу, что поскорее хочет замуж, и тот наконец завершает церемонию, разрешая Адаму поцеловать невесту. Адам коротко чмокает Лидию в губы, будто курица, клюющая землю, чтобы подобрать зернышко. Все поздравляют молодых, поднимая жестяные кружки, и кидаются к столам, сооруженным из стенок фургонов.
После еды опустевшие столы отодвигают в сторону, чтоб освободить место для танцев. У Гомера Бингама есть скрипка, и он знает несколько веселых мелодий. Я уговариваю Уоррена выйти поплясать со мной. Он всегда хорошо танцевал. Очень скоро он уже скачет, запыхавшийся, с широкой улыбкой на лице. Все, кто видел его горе, рады этой перемене. Уайатт втискивается между нами, и я отплясываю несколько танцев с ним, а потом еще с несколькими партнерами, в том числе с молодым женихом, который благодарит меня за доброту, проявленную к Лидии. Наконец я делаю перерыв, чтобы выпить воды и перевести дух. Заметив Джона, прячущегося в тени, я ускользаю вслед за ним, надеясь выманить его в круг. Он стоит рядом с саврасым и чинит кусок веревки, но поднимает голову, когда я подхожу ближе.
– Скрипка расстроена, – сухо замечает он.
Я смеюсь:
– Да уж. Но это не важно. Люди все равно подпевают.
– Стая волков подвыла бы не хуже.
В его голосе слышится улыбка, но он, в общем-то, прав.
– Зато плясать бы стая не смогла.
Мне приятно танцевать. Я и на своей свадьбе танцевала до последнего, когда все остальные уже выдохлись. Дэниэлу пришлось уговаривать меня прекратить.
– Как звали его жену? Первую жену Адама, – спрашивает Джон, продолжая плести веревку.
– Люси.
Он кивает, снимает шляпу с головы и откладывает в сторону.
– Тяжело, наверное, ее матери видеть, что он так быстро женился на другой.
– Иногда мы вынуждены прислушиваться к голосу разума. Сейчас тяжело оставаться одному, – отвечаю я. – Эмельда сама об этом говорила.
– Но, полагаю, она предпочла бы, чтобы на месте Лидии оказалась ты.
Я несколько секунд смотрю на него, а потом ухмыляюсь:
– Ты что, ревнуешь?
Мне это приятно. Я еще не отдышалась после танцев, но снова начинаю кружиться, сверкая пятками и шелестя подолом. Здесь все еще слышны звуки скрипки и ритм, который выстукивает пастор Кларк деревянной ложкой по жестяной кастрюле. Я хватаю Джона за руку и ныряю под нее, кружась, отдаляясь и приближаясь, заставляя его танцевать со мной, пусть даже его ноги не двигаются с места, а левая рука по-прежнему опущена.
