– Скажи им, – велит мне Наоми.
– Нет, – решительно отказываюсь я.
Она поднимается, встает рядом со мной и показывает сначала на лошадей воина, а потом на себя.
– Наоми, – одергиваю ее я. – Ты напрашиваешься на неприятности. Пожалуйста, иди к себе в фургон.
Черная Краска смеется и говорит что-то остальным сиу, но я не понимаю слов. Воин с украшениями в волосах не унимается, снова показывая на шкуры, но Наоми скрещивает руки на груди и отказывается уступать.
Я говорю им, что утром мы уйдем в Форт-Ларами и что разрисованные щиты и угощение – это подарки. Еще я отдаю Черной Краске свой лучший нож. Затем я показываю жест, означающий «хорошо», чтобы дать понять, что переговоры окончены, и говорю, что торговаться мы не хотим и лошадь нам не нужна. Я прошу их забрать щиты, шкуры и пони и оставить нас в покое. Как ни странно, те, посовещавшись между собой, более ничего не требуют, садятся на лошадей и удаляются за гребень, покинув наши фургоны и устремившись в свой лагерь.
Я всю ночь не смыкаю глаз, опасаясь, что Наоми привлекла к себе лишнее внимание. Во многих племенах кража скво не редкость. В качестве откупа отцу девушки просто предлагают что-нибудь столь же ценное. Женщины и лошади здесь расхожая валюта. Родители Наоми явно боятся того же самого, потому что Уильям и Уоррен всю ночь сидят у фургона, следя за гребнем, за которым скрылись дакота.
На рассвете индейцы возвращаются. Их животные тащат шесты, привязанные за оба конца. Через шесты переброшены шкуры. Только на этот раз у нашего лагеря появляется не кучка воинов. Все племя – старики и дети, собаки и пони – готовится последовать за нами в Форт-Джон. Мы с Эбботтом выходим к ним навстречу, но Черная Краска требует привести «ту женщину» и жестами показывает «много» и «лица», обводя собственные черты рукой. Нет никаких сомнений, что Много Лиц – это Наоми. Когда я говорю об этом Эбботту, тот зовет ее, желая сохранить мир, однако теперь с ней выходит Уильям. Тот держит в руках ружье, но не спешит его навести, наблюдая, как Черная Краска вручает Наоми небольшие горшочки с красной, черной, желтой, белой и синей краской.
Наоми благодарит его, склонив голову, но, когда она пытается уйти, тот повышает голос, показывая, что еще не закончил.
– Я дам тебе лошадь, – говорит он Наоми и показывает на меня, настаивая, чтобы я перевел. Не обращая внимания на Уильяма, Черная Краска продолжает.
– Что он говорит, Джон? – спрашивает Наоми. Ее взгляд мечется между нами.
– Он хочет дать тебе лошадь.
Ее брови приподнимаются, а на губах появляется улыбка, которая тут же угасает, когда я передаю ей условия вождя.
– Но не просто так. Он готов подарить тебе сколько угодно лошадей, но взамен ты должна остаться жить с ним.
Наоми ахает и мотает головой. Я злюсь на нее за то, что она поставила себя в это положение, и Черная Краска это прекрасно видит. Он на секунду задерживает взгляд на мне, потом поворачивается через плечо и жестом подзывает кого-то. Девушка с длинными распущенными волосами, одетая в светлые шкуры, выходит вперед. Черная Краска нетерпеливо требует, чтобы она подошла ближе. Та встревоженно хмурится, а один из молодых воинов начинает возмущаться. Пони под ним пляшет, чувствуя его ярость. Я с трудом сдерживаю стон. Переселенцы, столпившиеся вокруг, наблюдают за сценой в напряженном молчании. Волы уже запряжены, фургоны нагружены, но никто не смеет сдвинуться с места и тем самым привлечь к себе внимание. Уильям, Уинифред и все их сыновья стоят у меня за спиной, а вот Эбботт куда-то запропастился.
– Она пауни. Как ты, – говорит мне Черная Краска, указывая на перепуганную скво. – Она не будет тебя злить. Я хочу себе женщину, которая рисует много лиц. Мы обменяемся, тогда Много Лиц сможет жить со мной и у нее будет много лошадей.
– Она не моя скво, – отвечаю я. – Я не могу ее отдать.
Я поворачиваюсь к Уильяму, но тот уже мотает головой, широко раскрыв глаза, и мне не приходится объяснять ему, что предлагает Черная Краска.
– Для него большая честь, что ты выбрал его дочь, – вру я, чтобы не оскорбить вождя. – Но она очень дорога своим родным и всем этим людям. Отец не отдаст ее. Даже за всех лошадей и за всех скво.
Черная Краска хмурится, но дает знак несчастной девушке, чтобы вернулась к своим. Молодой воин, который вступился за нее, успокаивается. Черная Краска смотрит на нас, несколько раз возвращаясь взглядом к Наоми, а потом пожимает плечами и хватается за гриву лошади, будто готовится уехать.
– Мне же лучше. Из белых женщин выходят плохие скво, – заявляет он, а потом повторяет то же самое на сиу, и его спутники смеются.
Я не спорю. Я вообще ничего не говорю, просто стою не двигаясь и жду, что будет дальше. Через несколько секунд Черная Краска вскидывает руку, и племя двигается с места, окончив переговоры и оставив только краски в горшочках. Их провожают молчанием. Мужчины, женщины и дети прячутся в фургонах за нашими спинами, опасливо выглядывая из круглых окошек в холстине, пока дакота не удаляются.
Когда индейцы превращаются в полоску у горизонта, среди переселенцев поднимается оживленный гомон. Смех, полный облегчения, стремится к небу, как дым костров. Уэбб подбегает и обнимает меня за ноги, Уайатт издает торжествующий клич, Уильям хлопает меня по спине, как будто я всех спас. Уинифред призывает благословение Господне на мою голову, а Эбботт трубит в рог, чтобы повозки трогались, и все как будто в порядке. Но мы с Наоми остаемся на месте как вкопанные, пока всеобщее волнение потихоньку не затихает и люди не расходятся по местам. Мой гнев и страх никуда не делись, и мне хочется отругать ее, чтобы она поняла.
– Он хотел обменять ту девушку на тебя, – говорю я ей.
– Я так и подумала, – бормочет Наоми. – Что ты ему сказал?
– Сказал, что у меня и так полно скво, еще одна мне не нужна. – Я бросаю на нее гневный взгляд, качая головой. Ничего такого я ему не говорил, и она это прекрасно понимает, но моя тревога никак не отступает, а ноги до сих пор дрожат.
– И что, он правда отдал бы ее? – спрашивает Наоми.
Ее голос выдает такую же опустошенность, какую испытываю я.
– Да.
– А когда ты отказался, что он ответил?
– Сказал, что из белых женщин получаются плохие скво.
– Ха, – усмехается она. – Черная Краска и сам вряд ли хороший муж.
Я невольно фыркаю, не сомневаясь, что Наоми права.
– Черная Краска готов был меняться напрямую. Без лошадей. Женщину на женщину. Тебя на нее, – с упреком говорю я.
Она уже начала расслабляться, словно ничего важного не произошло. Я пытаюсь напугать ее, выставив все так, будто разговор зашел дальше, чем на самом деле:
– Он интересовался твоими веснушками. Хотел знать, есть у тебя такие же пятнышки по всему телу, как у его любимого пони.
– Ну тебе-то откуда знать.
