Джослин кивнула:
— Вообще после ее отъезда мы этого не планировали, но раз Мэйв говорит «надо» — значит, надо.
Мне она писала длинные письма, рассказывала о Нью-Йорке, о занятиях, о Лесли, соседке по комнате, которая, по условиям предоставления стипендии, вечерами работала в столовой, а после засыпала одетая, пытаясь позаниматься в кровати. В письмах Мэйв не было ни слова о том, что учеба дается ей нелегко или что она скучает по дому, хотя она всегда говорила, что скучает по мне. Теперь, когда ее не было рядом и она не помогала мне с домашним заданием, я задавался вопросом, а кто в свое время помогал ей? Флаффи? Это вряд ли. Расположившись за кухонным столом, я открыл книгу.
Сэнди заглянула через мое плечо.
— Дай-ка посмотреть. Когда-то я неплохо разбиралась в математике.
— Да ладно, я сам, — сказал я.
— Только и думаешь: вот бы пожить без сестры, — сказала Джослин, похлопывая меня по плечу — дружески, чтобы не смутить. — Но потом она уезжает, и вот ты уже скучаешь по ней.
Сэнди рассмеялась и шлепнула Джослин кухонным полотенцем.
Джослин была права лишь наполовину. Мне никогда не хотелось пожить без Мэйв.
— У тебя есть сестра? — спросил я.
Сэнди и Джослин рассмеялись и так же одновременно замолчали.
— Ты сейчас серьезно? — спросила Джослин.
— Серьезнее некуда, — сказал я, недоумевая, что бы все это значило, но за секунду до того, как они внесли ясность, я увидел сходство между ними, которое всегда было мне очевидно, хотя я этого и не осознавал.
Сэнди вздернула подбородок:
— Ну, привет. Дэнни, ты правда не знал, что мы сестры?
В тот момент я мог назвать абсолютно все, в чем они дополняли друг друга и в чем были совершенно не схожи, но это уже не имело значения. Я никогда всерьез не задумывался о том, кто их родня, кто ждет их после работы. Мне было известно лишь то, что они заботятся о нас. Помню, как-то раз Сэнди не было две недели, когда заболел ее муж, а потом еще несколько дней, когда он умер.
— Я не знал.
— Это все из-за того, что я гораздо симпатичнее, — сказала Джослин. Она пыталась рассмешить меня, чтобы разрядить неловкость, но я не мог сказать, была ли одна из них симпатичнее другой. Они были моложе отца и старше Андреа, однако ничего более определенного я сказать не мог. И знал, что лучше не спрашивать. Джослин была выше и стройнее, с неправдоподобно белыми волосами; Сэнди, с каштановыми волосами, всегда закрепленными сзади двумя заколками, была, пожалуй, приятнее на лицо. Розовощекая и красивобровая (так вообще можно сказать?). Короче, не знаю. Джослин была замужем, Сэнди овдовела. У обеих дети — я знал это, потому что Мэйв отдавала им всю одежду, из которой мы вырастали, а еще потому, что, когда кто-то из их детей всерьез заболевал, они не выходили на работу. Спрашивал ли я хотя бы одну из них, когда они возвращались, кто именно болен? Как чувствует себя? Нет, не спрашивал. Я очень привязался к ним обеим — и к Сэнди, и к Джослин. Теперь мне было ужасно стыдно перед ними.
Сэнди покачала головой. «Мальчишки», — сказала она, и этим единственным словом сняла с меня всякую ответственность.
При входе в общежитие, где жила Мэйв, стоял телефон. Номер я знал наизусть. Когда звонил ей, кого-нибудь из студенток отправляли на третий этаж, чтобы постучала в дверь, проверяя, на месте ли Мэйв; чаще всего Мэйв не было, потому что она любила заниматься в библиотеке. Вся операция по ее поиску, обнаружению, что ее нет на месте, и записи сообщения занимала минимум семь минут, что было примерно на четыре минуты дольше, чем мой отец считал приемлемым для междугороднего звонка. Поэтому, хотя мне безумно хотелось поговорить с сестрой и спросить, была ли она в курсе — и если была, почему не потрудилась рассказать мне, — я не позвонил. Я пошел в гостиную, постоял около ее портрета, тихо ругаясь про себя под ее благосклонным взглядом десятилетки. Я решил, что дождусь субботы и расспрошу обо всем отца. Сходство между Сэнди и Джослин становилось все более вопиющим — теперь я замечал его каждое утро, когда они стояли рядом в кухне, пока я в спешке собирался на школьный автобус; я видел это сходство, когда они махали мне, будто пара пловчих-синхронисток; и, конечно же, у них был один на двоих голос. До меня дошло, что я никогда не мог определить, кто из них зовет меня, если я наверху. Что со мной было не так, почему я всего этого не замечал?
— А какая вообще разница? — спросил отец, когда наконец-то наступила суббота и мы отправились на сбор арендной платы.
— Но ты знал.
— Разумеется, я знал. Я нанял их на работу — ну, мама, точнее, наняла. Этим она всегда занималась. Сперва была только Сэнди, но пару недель спустя она сказала, что ее сестре тоже нужна работа, так что у нас получился комплект. Ты всегда был с ними учтив. В чем проблема-то?
Проблема, хотелось мне ответить, была в том, что я, оказывается, жил в отрыве от реальности. Я понятия не имел, что происходит даже у меня дома. Мама наняла их обеих, потому что знала, что они сестры, и это говорит о том, что она была хорошим человеком. Я понятия не имел, что они сестры, и это говорит о том, что я придурок. Впрочем, я говорю о прошлом с позиций настоящего. В то время я и сам себе объяснить не мог, почему так расстроен. Неделями я старался избегать Сэнди и Джослин при любой возможности, но не особо в этом преуспел. В конце концов я убедил сам себя, будто всегда знал, кем они приходятся друг другу, просто, ну, позабыл.
Сэнди и Джослин всегда вели хозяйство совершенно автономно. Иногда мы могли высказать пожелание, мол, вот было бы здорово снова поесть той шикарной тушеной говядины с клецками или того чудесного яблочного пирога, но и это случалось редко. Они знали, что нам нравится, и прекрасно справлялись без наших просьб. У нас никогда не заканчивались яблоки или крекеры, в левом ящике стола в библиотеке всегда лежали почтовые марки, а в ванной висели чистые полотенца. Сэнди гладила не только нашу одежду, но и простыни, и наволочки. Когда Мэйв была дома, на дверце холодильника всегда подрагивали выстроенные рядком ампулы с инсулином. Сэнди и Джослин кипятили ее шприцы — одноразовых тогда еще не было. Мы никогда не просили их что-нибудь постирать или вымыть полы, потому что все это делалось до того, как мы успевали заметить.
С появлением Андреа все переменилось. Каждую неделю она составляла меню и высказывала Джослин свое мнение по поводу каждого блюда: суп недосолен; девочки едят слишком много картофельного пюре. Разве можно давать детям столько пюре? Почему Джослин подала треску, когда Андреа прямым текстом просила камбалу? А на другой рынок сложно было зайти? Андреа должна сама все делать? Каждый день ей удавалось придумать какое-нибудь новое поручение для Сэнди: протереть полки в кладовой, выстирать тюлевые занавески. Больше я не слышал, чтобы Сэнди и Джослин болтали о чем-нибудь в коридорах. Теперь по утрам не было художественного свиста Джослин, когда она входила в дом. Теперь им не разрешалось кричать что-нибудь снизу лестницы: им следовало подняться наверх и разыскать нас, как подобает цивилизованным людям. Так сказала Андреа. Сэнди и Джослин усвоили, что надо вести себя тише, быть учтивее и работать там, где нас нет. А может, просто я сам стал нелюдимым. После отъезда Мэйв я все больше времени проводил в своей комнате.
