– Никто не знает, но, если да, наши «подопечные» начнут нервничать, поэтому сейчас не стоит слишком на них давить.
Старший капрал, вопреки ожиданиям, не разразился бранью в адрес «сволочей и подонков»: его так потрясли события на 24-м километре, что он до сих пор не оправился от чувства вины.
Заключенным позволили общаться между собой, группы и кланы воссоединились – нет ничего живучее! – но люди остались разобщенными. Некоторые грызли себя за упущенную возможность сбежать, другие считали, что живы до сих пор только потому, что не поддались искушению. Коммунисты потеряли троих товарищей, кагуляры – двоих, как и анархисты, и все убедились, что угрозы охранников – не пустая болтовня.
Ночь прошла тихо, только летали где-то высоко немецкие самолеты, к которым все успели привыкнуть.
Фернан соорудил подушку из «денежного» мешка и предался тяжким раздумьям. Деньги, полмиллиона франков, из-за которых он не уехал вместе с Алисой, не вызывали ничего, кроме омерзения. Война с лету уничтожила мечту, ради которой он стал вором. Фернан всю дорогу обзывал себя лжецом и трусом, а теперь вот стал еще и предателем. Именно так – предателем, выстрелившим в воздух, а не в спину беглецам. Он понял, почему так поступил: капитан прикончил молодого парня, и ему, Фернану, тоже пришлось бы убить безоружного человека, который только что получил письмо от невесты.
Фернан резко сел, сунул руку в мешок, нащупал заветную книгу, погладил обложку. Боже, как же он скучает по Алисе!
48
– Гроза до нас не добралась? – удивился отец Дезире, спрыгнув из кузова на землю.
– Бог миловал! – ответила Алиса, как раз прикидывавшая, как бы они стали защищать подступы к лагерю, реши буря навестить их.
– Воистину так!
– Что с вами стряслось, отец?
Священник промок до нитки, мокрая сутана облепила тело.
– Я получил дар Небес, да не один – четыре!
Он открыл дверцу кабины и помог спуститься молодой женщине с младенцем на руках. Ее отрешенный вид произвел на Алису сильное впечатление. Никто не представляет себе Богоматерь маленькой толстушкой, а Алиса, попроси ее кто описать Деву Марию, сказала бы: «Вот Она!» Красивая женщина с замкнутым, почти суровым лицом страдалицы прижимала к груди ребенка, и от нее исходила какая-то свирепая, первобытная сила вкупе с животной чувственностью. Она тоже вымокла, и Алиса сбегала за одеялом, чтобы согреть молодую мать.
Отец Дезире уступил ей свое место в кабине и стоя ехал в прицепе, раскинув руки, подняв лицо к разгневанным небесам, и кричал: «Спасибо, Господи, за милости Твои!»
Он был в отличной форме…
Луиза сделала два шага, попробовала улыбнуться, отдала младенца Алисе и вытащила из кабины близнецов. Мальчики орали как резаные, крутили головами и смотрели на мир со смесью страха и любопытства.
– Боже мой… – прошептала Алиса.
– Именно так я и сказал, – откликнулся отец Дезире.
Луиза не верила своим глазам.
Она только что покинула одичавший из-за войны город, где оказалось почти невозможно обиходить трех малышей, а теперь оказалась в некоем подобии цыганского лагеря. Палатки, веревки, натянутые между деревьями, соломенные тюфяки, нагромождение ящиков, жаровня, огород, серые трубы, доставляющие воду, загон с волооким теленком, четыре свиньи и огромный военный грузовик с брезентовым кузовом с красным крестом на крыше и металлической лестницей. Повсюду сновали деловитые мужчины и женщины, сохло белье, кто-то накрывал обед на поваленных надгробиях, кто-то прямо на траве чистил только что выловленную рыбу. Справа, в «уголке старейшин», на стульях и креслах отдыхали очень пожилые люди, а слева, в уличном «манеже», играли дети: брызгались водой, бегали, падали, визжали, потом появилась пожилая женщина в черном халате и сделала им внушение – строго, но необидно.
– Добро пожаловать в дом Господа, сестра, – произнес чей-то голос за спиной у Луизы, она обернулась и встретилась взглядом с молодым священником (на вид она дала бы ему лет тридцать, не больше). Он улыбался весело и открыто, вселяя радость в сердце собеседника, глаза под тонкими бровями сверкали, волевой подбородок сделал бы честь киноактеру.
– Так, что тут у нас?
Сестра Сесиль озабоченно щупала животик девочки.
– Я не смогла ее правильно накормить… Она не…
– Дадим бутылочку, и все наладится, не волнуйтесь.
Монахиня отправилась по своим делам.
– Вот и прекрасно, – обрадовался отец Дезире, – Алиса займется вами, а когда этот ангел насытится, мы найдем для вас свободный уголок. Мальчиками я займусь сам. Они ведь близнецы, я не ошибся?
– Эти дети не мои… – начала объяснять Луиза, но священник уже убежал.
За часовней обнаружились импровизированные ясли: на веревках сохли пеленки, на столе вперемешку стояли бутылочки, коробки с тальком, мыльницы, лосьоны, стиральный порошок, валялись соски.
Луиза перепеленала малышку. Алиса приготовила бутылочку со смесью, проверила температуру тыльной стороной ладони, и молодая женщина бросила завистливый взгляд на ее пышную грудь.
«Везет же некоторым…» – думала она, в очередной раз сражаясь с подгузником.
– Будет удобнее, если эту по́лу завернуть вот сюда…
– Конечно, я просто устала и плохо соображаю…
– Потом вниз и снова наверх…
Девочка наконец-то превратилась в «куколку».
– Как ее зовут?
– Мадлен.
– А вас?
– Луиза.
Последовала церемония кормления, и Мадлен жадно выпила все до последней капли.
– Пойдемте, – сказала Алиса, – там будет удобнее.
Отец Дезире, вооружившись молотком, поправлял загон, за которым лежали хрюшки. Они сели на каменную лавку у входа в часовню, и вечер окутал их летними сумерками.
Луиза обвела взглядом лагерь:
– Впечатляет…
– Еще как, – согласилась Алиса.
– Я о вашем аббате.
– Я тоже…
Они обменялись улыбками.
– Откуда он?
– Я не очень хорошо поняла… – Алиса нахмурилась. – Он говорил, но… Да какая разница, главное – он здесь! А вы откуда?
– Из Парижа. Мы уехали в прошлый понедельник.
Девочка срыгнула и мгновенно снова заснула.
– Из-за немцев?
– Нет…
Луиза ответила слишком быстро. Как она могла объяснить чужому человеку, что отправилась на поиски сводного брата, о существовании которого узнала несколько дней назад? Вряд ли Алиса поймет, какие побуждения заставили молодую парижанку искать мифического родственника на дорогах войны в компании старого ресторатора в растоптанных домашних туфлях.
