Поздним вечером силы закончились.
Луиза невзлюбила город, потому что чувствовала себя здесь «нищебродкой» (это было словечко мсье Жюля). Она решила уйти и попытать счастья в деревне, может, хоть там найдется приют для детей. Ей советовали сходить в префектуру, она же думала оставить малышей на какой-нибудь ферме, но потом вспомнила извергов Тенардье из «Отверженных», отказалась от этой мысли и направилась в Вильнёв.
У девочки снова начался понос, пришлось дважды менять пеленку, на подгузники ушли все тряпки доброй женщины из кафе, животик у малышки вздулся, она жалобно плакала и выглядела совсем больной.
Начался дождь, крупный, грозящий перейти в ливень, небо почернело. Ехавшие мимо машины то и дело обдавали Луизу водой, и ноги у нее заледенели. Она попыталась защитить детей, соорудив навес из куска брезента, но ветер сорвал его, и он полетел вверх, крутясь, как воздушный змей. Пришлось пожертвовать оставшимися пеленками и накрыть малышей, которые так испугались грома, что орали, срывая голос.
«Нужно где-нибудь оставить близнецов… Вернусь назад, зайду в церковь и… Я же их подобрала, найдется кто-нибудь еще, другой добрый человек…»
Луиза плакала, и дождь смывал ее слезы, заливал дорогу, деревья. «Не бойтесь, маленькие мои! – кричала она. – Одни вы не останетесь, обещаю!»
Совсем рядом, справа, в землю ударила молния, детский крик перешел в визг.
Луиза запрокинула голову, уронила руки. Это был конец.
У нее начались галлюцинации, в прорехах между тучами мелькали огромные страшные лица, молнии казались мечами великанов. «Следующая убьет меня…» – равнодушно подумала она и вдруг увидела на дороге огромный крест – не воображаемый, реальный, стоящий в кузове грузовика.
На землю спрыгнул мужчина. Он улыбался, как ангел, и был одет в черную сутану.
– Возлюбленная сестра! – Его голос заглушил раскаты грома. – Кажется, Господь услышал вас…
47
Долгий арестантский марш закончился вечером, на большом летном поле к северу от Сен-Реми.
Заключенные из разных групп сидели плечом к плечу на взлетной полосе.
– Все здесь? – спросил капитан Хауслер.
– Боюсь, что нет… – ответил Фернан, и командир побледнел: людей было определенно меньше, чем на старте. – Начинайте перекличку! – приказал он.
Унтер-офицеры достали мятые листы со списками и принялись выкликать фамилии. То и дело возникала пауза, если человек не отзывался, и тогда громко и внятно звучало слово «отсутствует». Капитан слегка прихрамывая расхаживал вдоль полосы (удар Ландрада по лодыжкам оказался очень чувствительным). Фернан занес результаты в отдельный список и доложил Хауслеру:
– Отсутствуют четыреста тридцать шесть человек, мой капитан.
Сбежало больше трети заключенных, на волю вырвалось пятьсот грабителей, воров, анархистов, коммунистов, уклонистов и саботажников всех мастей. Все понимали, что армия пополнила «пятую колонну» предателями и шпионами…
– Было много смертей, мой капитан…
Эта информация ободрила Хауслера: беглец на войне – твой провал, умерший – победа. Унтер-офицеры перечислили каждый своих «усопших» и причины смерти.
– Всего тринадцать, мой капитан, – подвел итог Фернан, – шестеро расстреляны при попытке к бегству. Семеро других были…
Он сделал паузу, не зная, как сформулировать поаккуратнее.
– Они…
– Отставшие, аджюдан-шеф, отставшие!
– Так точно, мой капитан… Отставших тоже расстреляли.
– В соответствии с приказом?
– Так точно, в полном соответствии, мой капитан.
Неожиданно для всех привезли довольствие на тысячу человек. В Гравьере они дохли с голоду, теперь не знали, куда девать излишки.
– Скажите, аджюдан-шеф…
Фернан обернулся. Капитан зна́ком отозвал его в сторону:
– Вы ведь подадите рапорт об инциденте на двадцать четвертом километре?
Вот как это теперь называется – «инцидент»…
– Как только освобожусь, мой капитан.
– Давайте-ка я выслушаю устную версию. Сейчас.
– Так вот, мой капитан…
– Смелее, смелее!
– Хорошо. Прикончив троих отставших на двадцать третьем километре, вы застрелили из пистолета одного тяжело больного заключенного и собирались сделать то же самое с другим, раненным в ногу…
– Подволакивавшим ногу!
– Так точно, мой капитан! В этот момент эскадрилья бошей совершила налет на дорогу, и один из заключенных, воспользовавшись всеобщим замешательством, сбил вас с ног и сбежал вместе с сообщником.
Капитан смотрел на Фернана с таким изумлением, словно впервые его увидел.
– Великолепно, аджюдан-шеф, просто великолепно! Что сделали вы, чтобы предотвратить побег?
– Я произвел два выстрела, мой капитан. К сожалению, стрельба была неточной, поскольку я торопился…
– Куда?
– Прийти на помощь раненому командиру, мой капитан.
– Безукоризненно! И вы, конечно же, преследовали сбежавших…
– Так точно, мой капитан. Я бросился в погоню.
– И?..
– И взял левее, мой капитан, тогда как беглецы, увы, выбрали противоположное направление.
– И?..
– Моей главной задачей, согласно приказу командования, была не погоня за двумя совершившими побег заключенными, а сопровождение ста двадцати человек в Сен-Реми-сюр-Луар!
– Отлично…
Капитан выглядел очень довольным. Все исполнили свой долг. Им не в чем себя упрекнуть.
– Рапорт я должен получить до вашего отбытия.
Формулировка насторожила Фернана.
– Мои люди хотели бы знать, когда закончится их командировка…
– Сразу после отправки заключенных на базу в Бонрене.
– То есть…
– Точная дата мне пока неизвестна. Через день-два я ожидаю инструкций.
Это никогда не кончится…
Летное поле было мало приспособлено для приема и содержания шестисот заключенных. Палатки поставили, но о койках, конечно, никто не подумал, обедов хватало с лихвой, но суп пришлось есть холодным. Впрочем, горячим он вряд ли стал бы вкуснее.
Фернан собрал арестантов, за которых отвечал: от ста пустившихся в путь осталось шестьдесят семь. «Тридцать три процента отсева, – быстро подсчитал он, – чуть лучше средней цифры».
Он решил дать послабление, а подчиненным сообщил:
– Мы не знаем, сколько пробудем здесь.
– Думаете, дело может затянуться?
Борнье все приходилось повторять по несколько раз, к этому Фернан успел привыкнуть.
