Он пристроил кастрюльку между двумя кочками, обхватил пальцами каждой руки по соску, с силой потянул, и струи ударили по траве, потом по дну кастрюльки, и она вмиг наполнилась. Корова медленно мотала головой.
– Сходи принеси что-нибудь поглубже, живо! – скомандовал он старшему сыну.
– Спасибо… – прошептала Луиза, но он не удостоил ее даже взглядом. Мальчик вернулся с ведром. Оно было недостаточно чистым, но Луиза не стала возражать. Если молоко не слишком быстро свернется, ей будет чем кормить детей. Целый день, а то и дольше…
Из банок вылили компот и наполнили их молоком. Девочка поела, срыгнула и заснула со слабой улыбкой на губах. У близнецов выросли белые усы, и Луиза вытерла личики тряпкой сомнительной чистоты.
– Удачи вам… – пожелала мать.
– Спасибо, вам тоже… – ответила Луиза, пускаясь в путь.
Близнецы долго смотрели вслед красивой молодой женщине, и им хотелось плакать.
Все вокруг говорили: «Нужно добраться до Сен-Реми-сюр-Луар!» Там будет и пристанище, и еда, и работающая мэрия, считали одни. Нет, возражали другие, там боши насилуют жен на глазах у мужей, а потом рубят им головы, ведь они хуже коммунистов. Эти слухи и предположения не менялись с самого Парижа, который некоторые покинули неделю назад и последних новостей знать не могли.
Луиза много раз останавливалась, сажала мальчиков на траву, чтобы они вволю попо́лзали, наигрались, устали и быстро заснули, а потом продолжала движение.
Еды у нее почти не осталось, воды тоже было мало, молоко скисло еще утром, требовались чистые пеленки, ноги гудели. Она готова была отдать десять лет жизни, чтобы это кошмар прекратился, и думала об одном – как найти убежище для малышей, передав их в надежные руки.
На входе в Сен-Реми-сюр-Луар у малышки расстроился желудок.
Город трещал по швам из-за беженцев, мэрию брали штурмом, в большом зале бракосочетаний, во дворе казармы пожарных, в трех школах, во флигеле ратуши и сквере Жозеф-Мерлен ютились целые семьи. Площадь церкви Святого Ипполита напоминала цыганский табор. Красный Крест разбил шатровую палатку напротив коллежа, еще накануне там с утра до вечера разливали суп, но продукты закончились, и никто не верил, что привезут еще. Там было место сбора, центр жизни, вместилище слухов, туда поспешила Луиза в надежде на помощь.
Город перемещал людей в другую, дикую эпоху. Оставить где-нибудь свою тележку даже на десять минут значило лишиться ее навсегда; положив ребенка на землю, вы могли мгновенно потерять его. «Моя девочка больна…» – говорила Луиза, пробиваясь к шатру Красного Креста. «У всех дети больны, не лезьте без очереди!» – отвечали ей. Одна женщина крикнула: «Да уберите же эту тележку, вы мне по ноге проехали!» Луиза рассыпалась в извинениях, ее не слушали, люди осаждали вопросами усталых волонтеров, но никто не мог ответить, подвезут ли продукты, все толкались, мешали друг другу и уходили разочарованные, с пустыми руками. Не хватало всего – лекарств, чистого белья, овощей для супа.
Луиза ничего не добилась, девочка вопила не умолкая, мальчики кричали, понос не прекращался (в этом наверняка было виновато слишком жирное коровье молоко)…
– Кому сдают найденышей?
– В мэрию.
– Там никто ничего не знает.
– В Красный Крест.
– Нет, сейчас вам никто не поможет, вот еще три дня назад…
От малышки ужасно пахло, руки Луизы были по локоть в детских какашках.
Она нашла колонку с длинной очередью, но ее пропустили – девочка выглядела умирающей. Сцепив зубы, Луиза попыталась справиться, но не смогла. Да тут и трех пар рук не хватило бы… Вы не знаете, куда можно отдать найденышей?
Она захлебывалась отчаянием и гневом, понимала: если сейчас же не привести малышку в порядок, она и правда умрет.
Гнев – не лучший советчик, но в эту минуту он оказался полезен. Луиза подъехала к витрине кафе, оставила – будь что будет! – тележку с мальчиками, решительными шагами вошла внутрь, положила на стойку мешочек риса, три моркови, украденную картофелину и сказала хозяину:
– Мне нужно сварить суп и рис, мой ребенок болен.
В кафе были посетители, кто-то выпивал, другие ели, все комментировали редкие новости, доходившие до города.
– Норвежцы сдались…
– Вейган заявил, что ситуация безнадежна…
– Для норвежцев?
– Нет, для нас…
– Милая дама, здесь не варят суп. Не из чего. Сходите в Красный Крест…
Лысеющий мужчина с багровым лицом оскалил в улыбке желтые зубы. Луиза положила кричащую девочку на стойку.
– Если ее не накормить, она через несколько часов умрет.
– Ладно, ладно, я тут ни при чем!
– Очень даже при чем – вы можете спасти малышке жизнь. Мне нужны газ и вода, разве это так много?
– Но… но… но…
От подобной наглости хозяин лишился дара речи.
– Я оставлю ее – пусть умрет здесь! И пусть все смотрят, как она умирает… Хотите, чтобы я так сделала?
Наступила тишина.
– Ну же, подойдите и посмотрите: этот ребенок сейчас умрет…
Девочка корчилась от боли и тоненько пищала – на крик сил не было, – став живым укором всем и каждому.
– Ладно, что уж там… Это исключительный случай! – сказала женщина без возраста. – Идите варите суп, я за ним присмотрю.
– Это девочка.
– Как ее зовут?
Пауза.
– Мадлен.
– Красивое имя…
Луиза готовила овощной суп и рис для мальчиков (отваром она собиралась напоить малышку), спрашивала себя, откуда взялось это имя, и не находила ответа.
44
В восьми сбитых из штакетника ящиках кудахтали, пищали, кулдыкали, гоготали двенадцать куриц и цыплят, три индюшки, пять уток и два гуся. Птицы просовывали головы в щели между планками, как будто торопились потерять их. Больше всего хлопот было с теленком, его кое-как привязали в кузове и специально ехали медленно, но на каждом повороте ноги у теленка опасно разъезжались, и он рисковал свалиться за борт.
– Скажите, отец, – спросила сестра Сесиль, – что вы намерены делать с этим животным?
– Мы его съедим, что же еще?
– Кажется, пятница – постный день…
– Милосердный Господь не рассердится, сестра, мы постимся четыре дня из пяти!
Бельгиец Филипп то и дело оборачивался, проверял, как там теленок. В разговор он не вмешивался, но слушал внимательно.
Монахиня все никак не успокаивалась:
– Собираетесь сами его забить, отец?
Дезире быстро перекрестился: Иисус, Мария, Иосиф!
