Его день начинался в пять часов, после заутрени, работу он прерывал в полдень ради службы шестого часа и в пять, чтобы отслужить вечерню.
«Знаю, знаю, – говорил он, – мы пропускаем девятичасовую утреннюю молитву и повечерие. Но всемилостивый Господь прощает нас за усердие в работе».
В действительности священник «общался» с Богом гораздо больше времени, чем казалось окружающим. Алиса часто заходила обсудить с ним дела в придел, где он обустроил себе по-монашески суровую келью, и заставала его молящимся, на коленях и с четками в руках.
Три короткие дневные мессы он называл «паузами Иисуса», а все остальное время решал проблемы: доставал продовольствие, инструменты, материалы, присутствовал на заседаниях «остатков» администрации – и всегда смеялся, словно услышал отличную шутку от насмешливого Бога, защитника всех страждущих.
Этим утром он строил туалетную кабину, работающую на ручном насосе (его реквизировали на брошенной ферме).
Подоткнув сутану, он сидел на корточках в грязи, дирижируя действиями помощников. На счет «три» все должны были дружно тянуть, а он кричал:
– Иисус, Мария, ИОСИФ! Иисус, Мария, ИОСИФ!
На каждом «Иосифе» дело продвигалось на метр. Внимание Алисы, как всегда, привлекла дыра на сутане святого отца, круглая, ровная, прямо на груди. След от пули, полученной во время бомбежки, где-то между Парижем и Вильнёвом.
«Моя Библия защитила меня, – объяснял он любопытствующим. – Я всегда ношу ее у сердца».
Он доставал книгу с обгоревшей обложкой, в которой застряла пуля, и она звякала на манер бубенчика, соприкасаясь с крестом. «Я овца, Господь мой пастырь…» Он ни за что на свете не расстался бы с этой покалеченной книгой, спасшей ему жизнь.
– Приветствую, сестра Алиса! – закричал Дезире, не бросая работы. Он стал называть ее так с первого дня, и она не возражала.
Усилия бригады наконец увенчались успехом, святой отец расхохотался, воздел к небу руки, испачканные фекалиями, и закричал:
– Благодарю за этот дар, Господи!
Он продолжал смеяться, отмываясь в реке, потом вернулся к Алисе, и она сообщила:
– У нас четверо новеньких… – Молодая женщина не сочла нужным скрыть тревогу.
– И чем же вы недовольны, позвольте спросить?
Начался их привычный диалог. Алиса говорила, что с такими темпами притока беженцев часовня скоро переполнится и это станет их главной заботой. Он отвечал в том смысле, что «дом Господа никому не отказывает в убежище».
Святой отец приподнял сутану, как юбку, выставив на всеобщее обозрение грязные грубые башмаки, и они поднялись на склон.
– Возрадуйтесь, сестра! Если Господь шлет к нам новые души, значит Он в нас верит! Разве не должны мы чувствовать радость и блаженство?
Ситуация вынуждала Алису думать о материальной стороне жизни лагеря. Накормить всех досыта было очень непросто, хотя беженцы перенимали энтузиазм святого отца и активно помогали добывать продукты. Другой трудноразрешимой проблемой оставалось несоответствие размеров часовни количеству притекающих к ней людей. Продольный и поперечный нефы не могли больше вместить ни одного человека, все вновь прибывшие устраивались на ночлег под открытым небом, не хватало персонала, лекарств и пеленок. Выстиранное белье сушили на веревках, натянутых между деревьями, росшими на старом кладбище, где спали вечным сном тридцать поколений монахов. Другую часть кладбища святой отец объявил столовой: надгробия уложили на землю, превратив их в импровизированные столы.
– Вам не кажется, что это немного… – рискнула спросить Алиса.
– Немного что?
– Нечестиво…
– Нечестиво?! Перестаньте, Алиса, добрые монахи расстались с телесной оболочкой и удобрили ею землю, так с чего бы им отказывать в гостеприимстве голодным? Разве не сказано в Писании: «Из взгляда Твоего сотворишь Ты свет, из Сердца – надежду, из Тела – сад Господень!»
– Откуда это? – спросила Алиса.
– Из Книги пророка Иезекииля.
В тот момент она не стала спорить, но твердо вознамерилась наставить святого отца на путь истинный. Медсестры у них не было, и она взяла на себя медицинские и санитарные заботы. К счастью, тяжелобольных детей и умирающих стариков не было, но здоровье всех беженцев оставляло желать лучшего: голод и лишения нанесли людям непоправимый ущерб.
Она решила заняться делом, но сердце вдруг забилось так часто, как будто готовилось выскочить из груди и взорваться.
Алиса опустила голову, не желая, чтобы окружающие заметили ее состояние. Ей было стыдно жаловаться: разлученные ужасами войны семьи, сорванные с насиженных мест люди, священник, взваливший на себя непосильный труд ради сирых и гонимых, явно страдали сильнее, но держались, значит привлекать внимание к себе просто неприлично.
Она подумала о Фернане, как делала всегда в трудные минуты, душа затосковала по любимому человеку.
Прошло несколько секунд, сердце успокоилось, и она медленно пошла к священнику.
– Отец, это неразумно! Принимая новых беженцев, мы подвергаем опасности весь лагерь…
– Ну-ну, дорогая, не стоит так нервничать! Во-первых, здесь нет беженцев, мы помогаем людям, оказавшимся в опасности. Эта часовня – не центр приема, а дом Бога, чувствуете разницу? Здесь не выбирают между одними и другими. Сортирует Господь, мы раскрываем объятия.
– Отец Дезире! Ваши чада Господни в большинстве своем больны, голодны и духовно опустошены! Они много недель не видели мяса! Вы не знаете, сможете ли спасти этих людей, но рискуете их жизнями, давая приют все новым и новым беженцам! Разве Всевышний этого хочет?
Отец Дезире застыл на месте. Он стоял, глядя в землю, терзаемый тяжкими мыслями, его вмиг побледневшее, осунувшееся лицо выражало смятение.
– Знаю, Алиса. Вы правы…
Голос священника дрогнул, и она испугалась. Вдруг он заплачет, что ей тогда делать?
– Я все время спрашиваю себя, зачем Господь выгнал миллионы людей на дороги изгнания. Чем мы прогневили Его, какую ошибку совершили? Никогда еще пути Господни не казались мне настолько неисповедимыми… Я молился и увидел свет. Оглянитесь вокруг, сестра, и скажите, что видите. Во многих из нас поражение страны разбудило самые низкие инстинкты, самый черный эгоизм, самые алчные побуждения. Но в других проснулось желание помогать, любить ближнего, проявлять солидарность. Господь велит нам: «Выберите правильную сторону…» С кем вы окажетесь? С теми, кто уйдет в себя, закроет на замок дверь дома своего и сердце свое, не пустит на порог обездоленных? Или вам ближе те, кто раскрывает объятия не вопреки трудностям, но благодаря им? Перед лицом эгоизма, страха перед нуждой, привычки думать лишь о себе мы сильны человеческим достоинством и взаимопомощью, понимаете? Мы должны быть едины в доме Господа нашего!
В Алисе чувства часто оказывались сильнее разума, и она кивнула – понимаю…
