– Наши коммюнике точны, но как «официальные высказывания» они всегда вызывают у слушателей определенное недоверие. Если мне будет позволено высказать свое мнение…
– Дерзайте, старина, высказывайте!
– Люди инстинктивно меньше доверяют «официозу», чем… разговорам в бистро.
– Хотите встречаться с журналистами в бистро?!
Дезире издал короткий сухой смешок. Его шеф полагал, что такие звуки издают только высоколобые интеллектуалы.
– Конечно же нет! Я подумал о радио.
– Что за вульгарность! Мы не можем опуститься до уровня… Радио-Штутгарт! Уподобиться этому предателю Фердонне!
Поля Фердонне никто не называл иначе как «штутгартский предатель». Главный франкоговорящий журналист Радио-Штутгарт на содержании у немцев был в марте заочно приговорен 3-м военным трибуналом Парижа к смертной казни
[39]. Распространение лживых новостей, призванных подорвать моральный дух французов – то есть заставить их сложить оружие, – сочли актом предательства. Фердонне был коварен, и некоторые его утверждения попадали в точку: «Великобритания предоставляет машины, Франция – тела», «Пушечные ядра никогда не попадают в генеральские кабинеты», «Вас мобилизовали, а прикомандированные отираются на заводах и спят с вашими женами»… Дезире не только нашел высказывания очень эффективными, но и счел возможным взять их на вооружение.
– Я спрашиваю себя, какое влияние окажет на слушателей ежедневная передача, в которой некий чиновник будет высказывать в эфире то… о чем администрация не может заявить открыто…
Дезире принялся развивать идею, согласно которой любой человек готов принимать на веру слова чиновников, если они выдают инсайдерскую информацию, так сказать, «из-под полы».
– Француз состоит со своим радиоприемником в интимных, почти плотских отношениях. У него возникает чувство, что диктор общается лично с ним, и, если мы хотим сохранить доверие страны, придется взять на вооружение радио.
На лице заместителя директора появилось скептическое выражение, которым он обычно маскировал восторг.
– Мы покажем Радио-Штутгарт, – продолжил Дезире, – что знаем своего врага, и очень хорошо знаем!
Вот так на волнах Радио-Париж, вещавшего на всю Францию, появилась передача «Хроника господина Дюпона». В самом начале звучала одна и та же фраза, сообщавшая аудитории, что особо информированный член французского правительства ответит на вопросы граждан.
«Мы получим двойную выгоду! – уверял своего шефа Дезире. – У слушателя появится чувство, что именно его вопросы интересуют власть, что она считает его достаточно зрелым и готова делиться с ним стратегической информацией».
– Добрый вечер всем. Мсье С. из Тулона, – (Дезире настаивал на географической привязке, которая, по его мнению, «наделяла вопрос топографической подлинностью» – это выражение особенно понравилось его начальнику…), – спрашивает меня: «Почему Германия, год не предпринимавшая никаких действий, вдруг решила начать наступление?» – (На этом месте Дезире включал музыкальную отбивку, призванную подчеркнуть значимость вопроса и заранее придать вес ответу.) – Скажу так: Германия не могла поступить иначе. Эта страна разрушена экономически и духовно, там правит бал нехватка буквально всего на свете, у дверей безнадежно пустых магазинов стоят длинные очереди. Гитлер вынужден был скомандовать «Вперед!», чтобы избежать революции, отвлечь внимание от насущных проблем и не допустить окончательного разочарования немцев в национал-социализме. Мы должны ясно представлять, каковы сегодня Германия и ее обескровленное, лишенное всего необходимого, абуличное
[40] население. Германское наступление – жест отчаяния нацистской власти, тщетно пытающейся вернуть стране перспективы и надежду. Выиграть время.
Дезире не ошибся. Уже после первой передачи Радио-Париж получило сотни писем с самыми разными вопросами, адресованными мсье Дюпону. Заместитель директора, докладывая руководству, выдал идею за свою.
– Добрый вечер всем. Слушательница мадам Б. из Коломба просит уточнить, что именно я назвал «нехваткой буквально всего» в Германии. – (Музыкальная отбивка.) – Мы располагаем множеством примеров этого экономического состояния. Немцам не хватает угля, и матери водят детей на кладбища, где они греют маленькие ручки у печей для сжигания отходов. Вся кожа идет на нужды армии, а женщины носят одежду на рыбьем меху
[41], которая лишь условно защищает от холода. Из еды осталась одна картошка; масло, причем любое, получает только армия для смазки оружия. Больше года ни одна хозяйка не видела ни риса, ни молока, хлеба каждому члену семьи выдают кусок в неделю. Больнее всего нехватка бьет по самым слабым. Голодающие молодые женщины рожают хилых младенцев. Ограничениями объясняется и стремительное распространение туберкулеза по всей стране. Миллионы немецких школьников каждый день приходят в школу чумазые, как поросята, ведь у них нет мыла, чтобы отмыться.
Дезире вел передачу очень умно́ и вкраплял в текст «ответов» информацию о жизни французов, чтобы хоть сколько-нибудь успокоить их.
– Было бы совершеннейшей неправдой заявлять, – объяснял он однажды вечером, – что французам не хватает кофе. Это не так, ведь его можно найти, но французы обожают кофе, и им всегда его мало, отсюда и ощущение (естественно, ложное!) нехватки.
Силлогизмы Дезире Миго восхищали одну половину «Континенталя» и вызывали зависть и ревность у другой. В коридорах над Дезире подсмеивались, но беззлобно, ведь в «высших сферах» были очень довольны напористой информационной контратакой французов в том секторе, где немцы всегда их обставляли.
Лидером подковерной фронды против Дезире стал господин де Варамбон. Это был вытянутый вверх человек с невозможно длинными ногами, фразами и даже мыслями, что, кстати, всегда его спасало. Когда ему в голову приходила какая-нибудь идея, он цеплялся за нее и «возделывал участок» с изумительной убежденностью и почти животным упрямством. Это он тайно «натравил» на Дезире мсье Тонга, изумляясь тому обстоятельству, что никто никогда ничего не слышал о Миго до его появления в «Континентале».
Заместитель директора искренне изумился:
– А рекомендация мсье Сёдеса, директора Французского института Дальнего Востока в Ханое, ничего для вас не значит?!
