Папа был высоким и подтянутым, с гладкими, словно стекло, волосами. Сколько раз, стоя перед зеркалом с расческой и лосьоном для ухода за волосами, мальчик пытался повторить его прическу. Он пробовал оливковое масло, лимонный сок, крем для обуви, а однажды даже кусочек сливочного масла, что закончилось полным безобразием. Ничего не помогало. Кто же поверит, что он, с его полнотой и неуклюжестью, – сын солдата с идеальной улыбкой и безупречной осанкой? Пусть папы уже нет, однако он присутствовал во всем. Мальчик считал: если бы его самого не стало, вряд ли после него осталась бы такая пустота. То и дело Синан замечал, как печально и утомленно смотрит на него мать, и ему казалось, будто она думает: почему он не умер вместо отца? Именно в такие моменты Синан чувствовал себя таким одиноким и уродливым, что не мог даже пошевелиться. А потом, в самый одинокий момент, мама подходила и обнимала его, полная нежности и любви, и он смущался собственных мыслей, смущался и немножко радовался. Но его все равно не переставало мучить опасение, что, как ни старайся и как ни меняйся, все равно потерпишь крах и чем-нибудь разочаруешь ее.
Синан смотрел в окно – вскользь и украдкой. Кладбище внушало ему страх. Оно пахло странно и неотвязно, особенно осенью, когда мир приобретал рыжевато-коричневый оттенок. Мужчины в их семье поколениями умирали слишком рано. Папа, дед, прадед… Как бы сильно ни старался мальчик справиться со своими эмоциями, он никак не мог отвязаться от дурного предчувствия, что скоро придет и его черед лечь там. Когда мама ходила на кладбище убраться на могиле мужа, посадить цветы, а иногда просто посидеть у надгробия, а она делала это часто, сын подглядывал за ней в окно. Синан ни разу не видел маму ненакрашенной или растрепанной, и, глядя на то, как она сидит на земле с опавшими листьями, он морщился и даже начинал ее побаиваться, словно от этого она становилась чужой.
Все, кто жил по соседству, приходили в аптеку – и стар и млад. Порой приходили женщины в черных чадрах, вместе с детьми. Однажды он слышал, как одна женщина просила у мамы лекарство, чтобы больше не рожать. Она сказала, что у нее уже одиннадцать детей. Мама дала ей маленький квадратный пакетик и отослала прочь. Через неделю эта женщина вернулась, жалуясь на страшную боль в животе.
– Вы что, проглотили их?! – воскликнула мама. – Презервативы?!
Сидевший наверху мальчик замер, прислушиваясь.
– Они же не для вас, а для вашего мужа!
– Я знаю, – устало ответила женщина. – Но я не смогла уговорить его использовать их и решила: лучше уж я сама их приму. Я подумала: а вдруг помогут?
Мама пришла в такую ярость, что продолжала бормотать себе под нос, даже когда женщина уже ушла:
– Невежественные, неотесанные крестьяне! Размножаются, точно кролики! Как можно модернизировать эту несчастную страну, если необразованных по-прежнему больше, чем образованных? Мы рожаем одного ребенка и заботливо растим его. Тем временем эти производят на свет десять маленьких сорванцов и не успевают смотреть за ними – и что? Детям приходится самим о себе заботиться!
Мама была нежна с мертвыми и куда строже с живыми. Однако мальчик считал, что с живыми как раз и надо обращаться нежнее, потому что, в конце концов, именно они изо всех сил стараются понять смысл этого мира. Он с кусочками масла в волосах, эта крестьянка с презервативами в желудке… Все люди чувствуют себя немного потерянными, уязвимыми и неуверенными – образованные или нет, современные или нет, повернутые в сторону Европы или нет, взрослые или дети. Вот так думал этот мальчик Синан. Лично он всегда чувствовал себя уютнее с теми, кто был неидеален в том или ином отношении.
Пять минут
Спустя пять минут после того, как ее сердце перестало биться, Лейла припомнила рождение брата. Вместе с этим воспоминанием она ощутила вкус и аромат жарко́го из козьего мяса со специями – кумин, семена фенхеля, гвоздика, репчатый лук, томаты, курдючный жир и козье мясо.
Ей было семь лет, когда малыш появился на свет. Таркан, долгожданный сын. Баба́ был на седьмом небе от счастья. Долгие годы он ждал именно этого момента. Как только у его второй жены начались роды, он опрокинул бокал ракы и заперся в комнате, где несколько часов лежал распростертым на софе, пожевывая нижнюю губу и перебирая четки, как это было в день рождения Лейлы.
Хотя роды проходили среди неожиданно мягкого мартовского дня 1954 года, Лейле позволили увидеть малыша только к вечеру.
Проведя рукой по своим волосам, Лейла осторожно приблизилась к колыбельке с выражением лица, которое она заготовила заранее. Как же она была уверена, что не полюбит мальчика, который ворвался в ее жизнь! Однако в ту самую секунду, когда ее взгляд упал на его личико цвета розового бутона, пышные щечки и коленочки с ямочками, словно слепленные из мягкой глины, она поняла: не любить братика невозможно. Она стояла без движения и ждала, словно он вот-вот должен был ее поприветствовать. В его чертах было нечто сверхъестественное. Путник, зачарованный прекрасной мелодией, остановился и прислушался к ее источнику – так же и Лейла пыталась осмыслить появление малыша. Она с удивлением заметила, что, в отличие от других членов семьи, нос братика был приплюснутым, а глазки – слегка выпученными. Создавалось ощущение, что он прибыл сюда издалека. От этого Лейла полюбила его еще больше.
– Тетя, можно я его потрогаю?
Бинназ, сидевшая на кованой кровати с четырьмя столбиками, улыбнулась. Под ее глазами залегли темные круги, и, казалось, нежная кожа на скулах сильно натянулась. Почти весь день она провела в обществе повитухи и соседок. Теперь, когда они ушли, женщина наслаждалась покоем вместе с сыном и Лейлой.
– Конечно можно, дорогая.
Колыбелька, которую баба́ вырезал из вишневого дерева и выкрасил в сапфирно-голубой, была украшена бусинами от сглаза, что свисали с ее ручки. Каждый раз, когда по улице проезжал грузовик и окна начинали сотрясаться, в бусинах отражался свет фар, и они принимались медленно, сами по себе вращаться, словно планеты Солнечной системы.
Лейла продемонстрировала младенцу свой указательный палец, тот тут же схватил его и потащил в свой бархатистый ротик.
– Тетя, смотри! Он не хочет меня отпускать.
– Потому что он тебя любит.
– Любит? Да он же меня совсем не знает.
– Наверное, он видел твою фотографию в небесной школе, – подмигнула Бинназ.
– Что?
– Разве ты не знаешь, что на седьмом небе есть огромная школа с сотней классов?
Лейла улыбнулась. Для тети, которая постоянно сожалела, что так и не получила школьного образования, рай, видимо, выглядел именно так. Теперь, когда Лейла сама пошла в школу и узнала, каково там, ее мнение об этом учреждении сильно изменилось.
– Тамошние ученики – нерожденные младенцы, – продолжала Бинназ, не догадываясь о мыслях девочки. – Вместо парт там возле доски стоят колыбельки. И знаешь почему?
