Из всего этого следовало, что Полесов – фигура случайная и ничем нам помочь не может. Пожалуй, единственное, что он мог рассказать действительно полезного для нас – так это причина, по которой граф Курбатов регулярно одалживал ему суммы и никогда не требовал возврата. И как раз на этот вопрос Полесов отвечать отказался, упорно утверждая, что это были лишь дружеские ссуды, и он все отдаст.
Устав его уговаривать, Степан Егорович велел увести Полесова в экипаж, чтобы оставить на ночь в полицейском остроге – тогда-то и началось представление.
Полесов, потеряв уже человеческое достоинство, унижался, умолял Кошкина отпустить его и клялся, что ни в чем не виноват. Он даже плакал, бормоча сквозь слезы что-то несвязанное, чего никто не мог понять.
Все это происходило в коридоре, на моих и Ильицкого глазах. У меня даже мелькнула мысль – не спектакль ли это? Потому как столь жалким я увидеть Жоржика не рассчитывала…
– Я расскажу, я все расскажу! – хватая Кошкина за рукав, взмолился он, – Курбатов мне давал деньги, чтобы я от Елены, жены своей, скрывал отношения с madame Желтковой и другими… своими женщинами. – Кошкин остановился и внимательно поглядел на Полесова, кажется, не вполне ему веря. А тот продолжал: – Уговор у нас с ним был, понимаете? Елена бракоразводный процесс ни за что бы не начала, но страдала бы очень сильно, а Курбатов… – он обернулся к нам с Евгением, – будто не знаете, что за чувства у него к моей жене… глаза как у Мадонны – даже смешно, ей-Богу!…
– То есть, вы утверждаете, что граф Курбатов платил вам за то, чтобы вы хоть сколько-нибудь трудились скрывать от супруги свою неверность, правильно я вас понимаю? – уточнил на всякий случай Кошкин.
– Ну да, да! – часто закивал Полесов, – теперь вы меня отпустите? Я ведь случайно здесь оказался, я ни в чем не виноват!
Но Кошкин его не отпустил: после этого признания Полесова, как мне показалось, он даже с некоторым злорадством велел отправить его на ночь в острог.
Когда Полесова, наконец, увели, Степан Егорович вернулся к нам, в коридор, совершенно вымотанный.
– Ну, что скажете, Лидия Гавриловна? – заговорил он со мной – Ильицкий в разговоре не участвовал, лишь напряженно слушая. – Ежели сей господин говорит правду, то, выходит, у графа Курбатова к Елене Сергеевне чувства. Тогда явно она ему не дочь, а сам он никак не Сорокин.
– Так, быть может, он как раз и щадит ее чувства, потому что отец ей? – предположила не очень уверенно.
Кошкин, подумав, согласно кивнул:
– Тоже вариант, – и поморщился, – то есть, мы вернулись к тому, с чего начинали…
– Это если Полесов вообще говорит правду, – напомнила я веско. Признаться, мне все меньше и меньше верилось, что Сорокин – это граф Курбатов. – В любом случае, предъявить Полесову сейчас нечего – он ни в чем не виновен. Да вы правы в том, что он теперь знает, что я не просто гувернантка, и может меня выдать, но… вы же не сумеете держать его в остроге вечность?
Степан Егорович на это только покачал головой, давая понять, что сам не знает, как быть. Я продолжила:
– Завтра утром Полесовы отбывают в Березовое, там будут оба – и граф Курбатов, и Стенин. Если один из них наш Сорокин – а я ничуть не сомневаюсь, что это так и есть – то он непременно что-то почувствует, если Полесов не приедет на дачу. И затаится, а то и вовсе сбежит. Потому завтра утром Полесова нужно отпустить.
Кошкин со мной согласился, но как поступить с Полесовым по-прежнему не знал. Кажется, оставался лишь один вариант, который я и решилась озвучить:
– У нас все же есть Катя, и она знает, кто убил Балдинского…
– Считайте, что у нас нет Кати, – перебил Кошкин. И, прежде чем я успела испугаться, продолжил: – Сорокин вычислил, в какой госпиталь ее перевели… уж не знаю как, но вычислил. Сегодня утром ей пришел пакет с пирожными… нашпигованными цианидом. Ее охраняют круглосуточно и пирожные, конечно, по адресу не дошли – но слух, что Катерину пытались отравить, появился. Словом, та сестра милосердия, что еще на Никольской при ней находилась, взяла и умыкнула нашу девицу куда-то. И не домой к себе даже – дома у нее мы уже были… Понятия не имею, где теперь вашу няню искать.
А я, подумав, ответила:
– Что ж, возможно, это и к лучшему. Если даже вы не знаете, где она сейчас, то Сорокин в ближайшие дни ее точно не найдет. Тем более что завтра отбывает в Березовое.
Было еще кое-что, о чем я хотела рассказать Степану Егоровичу – портреты старого японца, а также то, что один из сослуживцев Сорокина на Кавказе носил фамилию Балдинский.
– Да, я не искал Балдинского среди армейских друзей Сорокина, не догадался… – подтвердил Кошкин. – А ведь это действительно может быть зацепкой. Кто знает, может, повезет – отправлю запрос сегодня же. Лидия Гавриловна, раз мы снова возвращаемся к армейским друзьям… хотите сказать, что более всего подозреваете Стенина? – уточнил он.
– Не знаю, – честно сказала я. – Но очень похоже на то. Стенин тоже будет завтра в Березовом, и я могу лишь надеяться, что эта поездка что-то прояснит.
– Кстати, о поездке, – заговорил молчавший до того Евгений, – вы ведь не собираетесь туда ехать, Лидия Гавриловна?
– Как раз собираюсь, – изумилась я такой постановке вопроса. – Это ведь отличный шанс понаблюдать, как станут общаться между собой Стенин и Курбатов!
– Может быть и отличный – но вы туда не поедете.
Ильицкий произнес это столь категорично, что все мое существо запротестовало. Я хотела было возмутиться, но бросила короткий взгляд на Кошкина и решила, что сейчас не время для сцен:
– Обсудим это после… – сказала лишь я.
– Обсуждению это не подлежит – вы туда не едете! – уже резче заговорил Ильицкий. – Это ловушка, неужели не ясно?! Никаких именин у Курбатова нет в эту среду – это такая же ловушка на живца, что и вы устроили в этом госпитале!
Признаться, я не думала об этой поездке в подобном плане… Еще и Кошкин неожиданно Ильицкого поддержал:
– Евгений Иванович прав, – мучительно нахмурился он, – вы сами рассказывали, как допустили прокол с духами, да и то, что вы оказались в карете во время нападения, может показаться Сорокину подозрительным.
– И что же – просто позволим Сорокину отдохнуть в Березовом? – уже сдавшись, спросила я. – А если он решит в этой поездке убрать еще кого-то из свидетелей?
– Пошлю туда полицейских, чтобы со стороны приглядывали за их компанией, – отозвался Кошкин. – И сам поеду…
– Я тоже поеду, – решительно произнес Ильицкий, – тем более что Афанасий Никитич так меня уговаривал.
– Женя… Евгений Иванович, вы не обязаны! – излишне взволнованно сказала я.
– Обсудим это после, – ухмыльнувшись, ответил Ильицкий.
И я действительно не решилась спорить с ним в присутствии Кошкина. К тому же подозревала, что слушаться меня он не станет. Ильицкий действительно вознамерился вызвать огонь на себя: если Сорокин догадывается, что его ищут, то гораздо логичнее заподозрить шпиона в бывшем военном, чем в бывшей смолянке.
