– Как бы там ни было, – прервал мои мысли Степан Егорович, – но наша задача – искать Сорокина, а не британского осведомителя.
– Если Сорокин скрывался под именем Балдинского, то искать уже некого, – мрачно напомнила я.
– В том-то и дело, что «если скрывался». Это лишь версия. Вполне возможно, что он жив и здоров сейчас. Вы просили меня, Лидия Гавриловна, отыскать фотокарточку Щербинина… – я с надеждой подняла на него глаза, но Кошкин тотчас меня разочаровал, – должен вам сообщить, что я ее не нашел. Ни в архивах градоначальства Омска, где он служил, ни в архивах Генштаба ничего нет. Сорокин хорошо позаботился, чтобы следов не осталось.
– Поспрашивайте его сослуживцев, – подал голос Ильицкий. Закончив отвечать на вопросы Кошкина, он теперь бродил по парфюмерному магазинчику, читал надписи на склянках с духами, совал в некоторые нос и морщился. – Быть такого не может, чтобы у них не осталось хоть какой-нибудь фотокарточки.
– И я об этом подумал, Евгений Иванович, – кивнул Кошкин, – но из его сослуживцев немногие остались в Петербурге – большинства уже нет в живых, а остальные давно разъехались в родные имения. Наши люди пытаются добыть у них информацию, но занятие это трудоемкое и нескорое… зато я вот о чем подумал: у нас трое подозреваемых – покойный Балдинский, Курбатов и Стенин. Если один из них Сорокин, то не может быть, чтобы двое других его не узнали.
До меня не сразу дошел смысл этой фразы, но когда дошел, я подняла взгляд на Кошкина и подивилась, как мне самой не приходила эта мысль раньше. Даже учитывая то, что лицо Балдинского обезображено – друзья молодости все равно бы его узнали. По голосу, по манере держаться…
– Если ни граф, ни Стенин не узнали Сорокина в Балдинском, то, возможно, это лишь потому, что Балдинский – это просто Балдинский? – предположила я с сомнением.
– Возможно, – согласился Кошкин, – а, может, просто не подали виду, что узнали.
– Зачем? Если даже один из них застрелил старика, то почему молчит второй? Хотите сказать, что они в сговоре и действовали сообща?
– Можно и это предположить… если они знали, допустим, что Балдинский – предатель, то могли решить его участь вот так, по-своему.
В магазинчике Марго повисло тягостное молчание, потому что убийство Балдинского вдруг приобрело совсем другую окраску. Я даже задумалась – стоит ли продолжать в таком случае поиски его убийцы?
Тишину нарушил Ильицкий: сперва он разбил одну из склянок Марго – пустую, слава Богу – а потом, чтоб его не успели отругать, сказал:
– Или все было гораздо прозаичнее: у Балдинского имелся некий компромат на сиятельного графа. К примеру, что он, граф, на самом деле предатель-Сорокин. За что Балдинский и поплатился жизнью. Стенин, разумеется, не хочет, чтобы его постигла та же участь, поэтому молчит. К тому же, если не ошибаюсь, Курбатов Стенину постоянно одалживает суммы.
Но Кошкин ему тотчас возразил:
– Сомнительно, что Курбатов в этом случае, стал бы надеяться на молчание Стенина. Он убрал бы и его.
– Так еще не вечер, – пожал плечами Ильицкий, – вот сейчас приедете на Пречистенку – а там еще один труп.
– Да типун вам на язык!… – Кошкин вскочил с места и даже голос повысил от волнения.
Я тоже поежилась от такого пророчества. А Ильицкий продолжал:
– Я бы на вашем месте, господа сыщики, лучше подумал, почему господин Щербинин в молодости выбрал себе такой псевдоним – Сорокин. Вряд ли просто так: даже прозвища всегда даются за дело, а уж если человек сам себе выдумывает вторую фамилию… это обязательно что-то да значит. Вот у меня, например, в армии знаете, какое прозвище было?
– Догадываюсь, – хмуро глянул на него Кошкин.
– А вот и неправильно догадываетесь: меня звали просто Илюшей.
А я отвлеклась, уже согласившись, что Ильицкий прав. Связь обязательно должна быть. Причем, очевидная. Сорокин – сорока, птица, болтун… что я еще знала о сороках? Кажется, это одна из самых умных птиц. Еще сороки крайне падки на всяческие блестки – золото, драгоценности. Чрезмерная жадность? Быть может, это и есть причина выбора псевдонима?…
– Было бы неплохо, Лидия Гавриловна, – обратился ко мне Кошкин, – если бы вы аккуратно поспрашивали Полесову, что общего у ее отца могло быть с сороками. – Я согласно кивнула. – Но у нас по-прежнему ничего нет на этого человека… как ни досадно, но, похоже, Евгений Иванович прав: только следующая жертва может нас приблизить к раскрытию.
И мне снова стало не по себе от этого неутешительного вывода. Однако я сказала негромко:
– А как вы смотрите на то, Степан Егорович, чтобы этот процесс несколько ускорить. Спровоцировать того, кого мы ищем, на новое убийство. – Мужчины меня пока не понимали и напряженно слушали. Тогда я спросила у Кошкина: – Скажите, а много людей знают, что вы уже переправили Катерину в другой госпиталь?
Лицо Кошкина несколько расслабилось – он меня понял.
– Даже доктор не знает, куда я увез ее. И, разумеется, я приставил к ней охрану на случай, если убийца вернется.
– То есть, если вы распространите новость, что Катя ранена, без сознания и находится сейчас в госпитале при храме Успения Пресвятой Богородицы совсем одна, без охраны – то вам поверят?
– Думаю, вряд ли у кого-то есть причины мне не верить…
Глаза у Кошкина блестели – он очень хорошо меня понял.
Глава XXXIV
По нашему плану Кошкин должен был убедить доктора прекратить на некоторое время работу госпиталя, потому как в нем необходимо было устроить засаду, состоящую из патруля полицейских, и ждать появления убийцы. Мы условились предать максимальной гласности тот факт, что на карету напали по некой якобы неизвестной причине, и что Катерину серьезно ранили. И, разумеется, нужно будет солгать, будто сейчас она находится в госпитале при храме Успения Пресвятой Богородицы – пока без сознания, но в самом ближайшем времени непременно заговорит.
Убийца просто не сможет проигнорировать эту новость! Он обязательно придет в больницу, чтобы убить Катю – возможно даже, что на этот раз сделает это лично. Но даже, если он пошлет кого-то, то этого человека схватят и допросят по всей строгости, и он обязательно сдаст того, кто его нанял – ему просто не будет резона молчать.
Словом, я была уверена, что вариант это беспроигрышный – нужно лишь запастись терпением и ждать.
Правда, за обсуждением этого плана мы очень засиделись в магазинчике Марго, давно превысив отведенное нам время. В результате, когда мужчины уходили, они как раз столкнулись с Марго в дверях.
С большим неудовольствием я следила, как Марго деланно неловко замешкалась в дверях, как «нечаянно» уронила перчатку перед самым носом Ильицкого и как лепетала на французском слова благодарности, когда Ильицкий ей эту перчатку подал. Евгений отвечал при этом тоже на французском – причем неожиданно хорошем французском.
