– Некто Кузьма Зиновьев, беглый каторжанин. Терять ему было нечего, так что способы добычи денег не выбирал.
– Наняли его для убийства, – мрачно пояснил Ильицкий.
Кошкин кивнул, соглашаясь, и продолжил:
– Должно быть, Зиновьев следил за домом и, едва увидел полицейскую карету, сообразил по чью душу я приехал. И поспешил в Третьяковский проезд, устраивать засаду. – Первая его пуля, как мы уже успели обсудить с Евгением Ивановичем, едва ли предназначала вам. Должно быть, Зиновьев не подозревал, что в карете есть другие дамы, кроме Катерины. Он принял вас за нее.
– И он совсем ничего не успел сказать перед смертью? – спросила я.
Впрочем, и сама понимала, что едва ли этот каторжанин стал бы на последнем вздохе облегчать душу подобным способом. Я предпочла лучше подумать над словами Кошкина: если Зиновьев и правда следил за домом, то тогда, выходит, у него была тысяча возможностей убить Катю. Так зачем он тянул до приезда полиции? Быть может, это был приказ того, кто заплатил за убийство: убить девушку лишь в самом крайнем случае?…
И это слово, которое она пыталась произнести тогда, в карете – «папа»?
Все более я уверялась в том, что этот… этот человек, поступку которого я не могла найти названия, велел застрелить собственную дочь.
***
Молодой доктор внимательным и недоверчивым взглядом окинул нас троих и сказал очень осторожно:
– Девице сделана трансфузия
[54], иначе было не спасти. Теперь только ждать: ежели кровь приживется, и не случится лихорадки, то будет жить. Вы родственники?
– Родственники, – без выражения согласился Кошкин. – К ней можно?
Сомневаюсь, что доктор ему поверил, скорее сообразил, что, по крайней мере, Кошкин из полиции – потому возражать не стал:
– Только недолго.
Катя лежала в общей палате у самой стены. Сперва я даже не узнала девушку и едва удержалась, чтобы не ахнуть – некогда очень миловидное ее лицо было сейчас одним сплошным отеком, а с правой стороны еще и ужасало буро-фиолетовым синяком. Должно быть, это из-за разлившейся из вены крови – кажется, по-научному это называется гематомой. Доктор говорил что-то такое, но я не думала, что все так плохо. Так же от доктора я уже знала, что пуля задела яремную вену, а не артерию – только потому Катя и не умерла мгновенно. Пожилая сестра милосердия хлопотала над ней, укутывала одеялом и говорила что-то бодрое, но Катя ко всему была безучастной, и даже, казалось, не слушала. Горло ее было плотно перебинтовано.
Лишь когда я попыталась поймать Катюшин взгляд, в глазах ее отразилось узнавание, впрочем, не моргнув даже на мое приветствие, она устало отвела взгляд к стене.
– Плохо ей, едва жива девка – видите же! – бойко попыталась защитить свою подопечную сестра. – Да и говорить она не может, зачем такой толпою пришли?
Вообще-то мы были лишь вдвоем – Ильицкий верно рассудил, что в палате ему точно нечего делать. Кошкин же, который и доставил Катюшу сюда – доставил очень скоро и тем, возможно, спас ей жизнь – чувствовал, по-видимому, теперь ответственность за девушку. Но, едва поймав мой взгляд, все понял и согласился:
– Хорошо, Лидия Гавриловна, лучше вы поговорите, а я там… подожду, – откланялся и вышел.
Я же под пристальным взглядом сестры опустилась на табурет подле Катиной койки, но все не могла подобрать слов, чтобы что-то спросить. И дело даже не в сестре, которая уходить не собиралась, а смотрела на меня хмуро и неприветливо.
– Доктор сказал, – заговорила все же я с девушкой, – что это пройдет скоро и без следа.
Я имела в виду гематому, но Катя никак не отреагировала и даже не смотрела на меня. С каждой секундой я все более и более убеждалась – она и сейчас не выдаст этого человека. Губы Кати были плотно сложены, и даже на больничной койке она умудрялась выглядеть холодно и неприступно.
Пытаясь поймать ее потухший взгляд, я понимала, что дело здесь не в деньгах и не в какой бы то ни было выгоде. Она любила этого человека, кем бы он ей ни приходился, и, вероятно, мечтала, чтобы он ответил ей тем же.
Но кто он?! Любовник, возлюбленный? Едва ли – в этом случае утраченная красота явно бы интересовала ее больше. Должно быть, Кошкин все же прав, и этот человек – ее отец. Вероятно, и у Полесовых Катя работала столько лет лишь для того, что ему, своему отцу, сообщать новости о его любимых внуках и его любимой дочери.
Она знает, что ее отец убил Балдинского, и знаете теперь, что, испугавшись, будто она сдаст его полиции, он пытался убить ее.
– Катя… – я подсела ближе и наклонилась к девушке, чтобы настырная сестра слышала меня хотя бы не дословно, – Катя, это был ваш отец? Моргните один раз, если да.
Стена из ее неприступности как будто покачнулась: губы Катюши дрогнули, а глаза тотчас заблестели влагой. Она моргнула – мне показалось, что для того лишь, чтобы согнать слезинки. Но уже в следующее мгновение Катя, испытывая, должно быть, невероятные муки, кивнула мне – осмысленно и уверенно. Впрочем, после она тотчас крепко зажмурилась и попыталась еще более отвернуться к стене – отчего на белой повязке вокруг ее шеи выступило несколько капель крови.
Швы, должно быть, начали расходиться из-за резкого движения головой. Я испуганно отпрянула, а к девушке бросилась сестра, готовая защищать подопечную:
– Барышня, барышня, имеете же сострадание! – упрекнула она меня, оттесняя от Кати.
Кажется, все было не так опасно, но я, отходя дальше, так и не решилась задать главный вопрос – кто он. Якимов? Курбатов? Стенин? Возможно, стоило попытаться, но мне до слез было жалко Катю, и я цепенела от ужаса, что она может умереть. Потому лишь смотрела на нее – измученную, одинокую и ненужную никому, кроме этой случайной медсестры.
Поняв, что напрасно мы сюда пришли, я резко обернулась и бросилась вон из палаты. Сама себе я клялась тогда, что сделаю все, чтобы найти этого человека! И… хорошо было бы, если бы его тоже случайно застрелили при задержании.
Госпиталь находился на территории церкви, святого места, и, вероятно, Бог, если он и правда существует, накажет меня за подобные мысли… Ну и пусть!
***
– Ну? Что?! – едва я вышла, ко мне бросился Кошкин.
– Нужно выяснить, кто помог Катерине устроиться к Полесовым, – несколько резко сказала я, не ответив на его вопрос. – От кого-то ведь восемь лет назад она узнала о вакантном месте няни?! Так вот, мне нужно знать, от кого. И Катерину при этом не трогайте, я прошу вас.
Мне казалось, задача это практически невыполнима – особенно учитывая, что няней она устраивалась восемь лет назад. Но Кошкин лишь несколько растерянно ответил:
