Или он меня не выпускал из виду… я вдруг подумала, что, не отвлекись я в тот момент на Ильицкого, я бы непременно заметила, кто выходил вслед за Балдинским. И снова меня начали одолевать сомнения – не подстроил ли он ту нашу встречу и все следующее за ней с одной лишь целью – отвлечь меня от чего-то. Или кого-то. У меня даже было предположение, от кого…
Нахмурившись, я продолжила разговор с Кошкиным.
– Скажите лучше, вы уверены, что Якимов отдал именно тот сюртук, в котором был на балу, или поверили ему на слово?
– В его вещах нашли два сюртука – забрали оба. Один серый в клетку, другой темно-синий. Но ничего ему не мешало избавиться от того, в котором был на балу, еще до моего прихода – но тут уж я бессилен…
– Начните с темно-синего, – отозвалась я, вспомнив, что именно в нем Якимов был в тот вечер. – А женщин вы не проверяете?
– Боюсь, это будет очень сложно, – вздохнул Кошкин, – у меня нет таких полномочий. Но, знаете, у меня все не идет из головы вопрос, кто забрал револьвер из фортепиано. Что, если это сделал кто-то из слуг, и револьвер все еще в доме? Убийца мог опасаться обыска, потому спрятал револьвер в гостиной, но наутро, когда хозяева разъехались, мог бы спокойно его забрать.
– Вы хотите обыскать дом полностью, включая спальные комнаты?
– Да… но так, чтобы об этом знало как можно меньше людей. Возможно это, как вы думаете?
Я с готовностью кивнула, поняв, что это действительно хорошая мысль:
– В эту субботу Полесовы едут в деревню к Курбатовым на весь день, я тоже еду. И позабочусь, чтобы слугам дали выходной – в доме будет только швейцар.
– Отлично.
Кажется, он собрался уже уйти, но я его остановила:
– Я еще спрашивала у Платона Алексеевича о биографии Якимова, но он мне так и не ответил… Он ничего мне не передавал на словах?
– Да-да, – с готовностью кивнул Кошкин, – Шувалов просил рассказать вам, если вы спросите… но там, собственно, мало интересного. Пятьдесят девять лет, в 1848 закончил с отличием Николаевскую академию Генштаба – кстати, закончил он ее в том же году, что и Сорокин.
– Но, кажется, Якимов несколько моложе, чем должен быть Сорокин. Верно? – уточнила я.
– Это так, – кивнул Кошкин, – Сорокин старше, к тому же он в сорок пятом успел побывать на Кавказском фронте и поступил в академию уже после увольнения из армии.
Выходит, Якимов должен знать Сорокина в лицо… само собою напрашивалось предположение, что мне нужно сотрудничать с Якимовым, но у меня в тот момент и мысли такой не возникло. Я совершенно ему не верила. И даже Евгению боялась открываться полностью, так как не знала, насколько дружен он со своим старшим товарищем.
А Кошкин тем временем продолжал:
– С момента окончания Николаевской академии Якимов больше на научной работе. Много пишет, много ездит по миру, сотрудничает с иностранными учебными заведениями… Женат. Был сын, но тот предпочел военную карьеру – погиб на Балканах в 1878.
Значит, все же женат… но это еще ничего не значит: и Сорокин был женат. И мой отец тоже.
– Вы ведь не думаете, что Якимов и есть Сорокин? – Кошкин все же повернулся ко мне с неподдельным интересом в глазах. – Они параллельно учились в Николаевской академии – это точно два разных человека.
– Нет, относительно Якимова у меня теперь другие подозрения, – ответила я, чуть улыбнувшись.
Кошкин снова ничего не сказал, но, кажется, понял, что я имею в виду, потому что добавил, еще более понижая голос:
– Шувалов считает, что Сорокин давно не работает на Британию – возраст. Но не исключено, что англичане послали в Москву кого-то как раз с целью устранить Сорокина. Платон Алексеевич это вполне допускает – потому, собственно, и велел рассказать вам. В этом случае многое встает на свои места, вы не находите?
Я не ответила, сказав лишь:
– Тогда всего доброго. В следующий раз встречаемся здесь же в воскресенье, в это же время. Надеюсь, уже будут какие-то новости по порошинкам на сюртуке и номеру на револьвере.
Кошкин коротко кивнул, поднял отвороты сюртука, защищаясь от ветра, и неспешно зашагал вдоль набережной, чтобы после покинуть сад. Я же осталась – во-первых, чтобы, согласно инструкции Платона Алексеевича посмотреть, не сорвется ли кто со своих мест, чтобы пойти за Кошкиным, а во-вторых, мне было о чем подумать.
Дядюшка всегда учил меня, что интуиции следует доверять. По его словам, ей следовало доверять даже больше чем фактам – с чем я долго не могла смириться. И вот сейчас эта интуиция буквально кричала во мне, что со Львом Кирилловичем Якимовым, профессором математики, не все просто.
Если допустить, что покойный Балдинский и был Сорокиным, то многое становится логичным: англичане, зная, что Сорокина ищут, и что он может сыграть вескую роль в дипломатических играх, посылают в Москву человека для его устранения, который, разумеется, должен знать Сорокина в лицо. Якимов вполне мог оказаться этим человеком.
Он не молод, конечно, и совсем не похож на наемного убийцу… но подтянут, спортивен и, по правде сказать, выглядит гораздо моложе своих пятидесяти девяти. Да и откуда мне знать, какими должны быть наемные убийцы?…
Наверное, мне стоило этой версией – что британским агентом является Якимов – немедленно поделиться со Степаном Егоровичем, чтобы он принял меры, но… все упиралось в Ильицкого. Я не могла понять его роли в истории. Почему он рядом с Якимовым?
Пресловутая случайность? Или же действует заодно с ним?…
У меня мелась еще одна версия, вполне подходящая, кажется. Я знала из отрывочных рассказов дядюшки, что сотрудников в свой отдел он набирает именно из выпускников Николаевской академии. А ведомство, занимающееся поиском шпионов на территории России – то, что Кошкин называет контрразведкой – чем оно хуже? Логично предположить, что и сотрудники контрразведки также являются выпускниками академии.
А Ильицкий, который отлично учился в Николаевской академии, который умен, находчив, участвовал в военных действиях на Балканах и в Афганистане… кажется, сам Бог, велел ему служить в Генеральном штабе. Причем, отнюдь не на административной должности. А он выбирает карьеру преподавателя. Не верю этому… точнее, верю, но лишь если окажется, что преподавание это прикрытие – одно из заданий. Чтобы, допустим, быть ближе к Якимову, который давно уже на подозрении, как британский агент…
И уж не потому ли Платон Алексеевич солгал ему, что я осталась во Франции – чтобы я не повторила судьбу мамы?
Мама – сестра Платона Алексеевича Шувалова – вышла замуж за одного из его подчиненных, человека, которого готовили к работе резидента в Париже. Их обоих убили там же, во Франции, одиннадцать лет назад, а меня забрал Платон Алексеевич и отдал учиться в Смольный.
И я даже не могу осуждать своего дядю за ложь Ильицкому – если все действительно было так. Потому что я сама не хочу, всем сердцем не хочу, быть ни женой, ни возлюбленной человека, вся жизнь которого принадлежит не ему, а Долгу. Я догадывалась, что ему в распоряжение эту жизнь вернут разве что, когда он станет ни на что не годным стариком.
