Я хотела было пылко возразить, что Ильицкому еще и тридцати нет, но – передумала, решив воспользоваться ситуацией.
– Согласна с вами! – отозвалась я, пытаясь добавить в голос возмущения, – Мне тоже не нравится эта дружба. Давайте подойдем ближе – я отвлеку Евгения Ивановича разговором, а вы уведете Мари в дом. Со мной ведь она точно не пойдет, вы же понимаете…
– Лиди, не могу выразить, как я вам признателен!
Он будто моего разрешения только и ждал – в несколько скорых шагов мы догнали парочку впереди. Однако вопреки плану, Алекс вдруг заговорил сам:
– Вижу, вы не скучаете, господа, – он излишне театрально раскланялся с Ильицким. – О чем беседуете, позвольте спросить?
– Мария Георгиевна поделилась со мной некоторыми своими мыслями относительно экономической теории Маркса.
Как ни странно Ильицкий разговаривал с ним вполне радушно – кажется, впечатления от общения с Мари были у него самые положительные.
– О, надо же, а нам с Лидией Гавриловной показалось, будто вы обсуждали сборник анекдотов – так отчаянно вы веселились.
– Алекс… – попыталась отвлечь его Мари, которая, видимо, лучше меня угадывала язвительность в каждом слове и жесте Курбатова. Но тот ее не слушал.
– Надо бы тоже почитать этого Маркса – хоть посмеюсь, – продолжал он. – А то ведь это я был тем человеком, которого Мари назвала «знакомым» – это я доставал ей оригинал на немецком, но, увы, так и не удосужился его прочесть.
– Почитайте-почитайте, там действительно много забавного, – Ильицкий, будто издеваясь над Алексом, переглянулся с Мари – и оба они улыбнулись чему-то своему.
Мне происходящее уже почти пугало: Алекс всегда был человеком довольно вспыльчивым, а сейчас он был очень зол на Мари – или на Ильицкого – и я даже боялась предположить, к чему это может привести.
Алекс же, так и не найдясь, что ответить Ильицкому, перевел взгляд на мою воспитанницу и выпалил едко:
– Вы, Мари, разве передумали уже идти на конюшню? Вы прошли мимо.
– Передумала. Я очень увлеклась беседой с Евгением Ивановичем.
– А вы не подумали, что Евгению Ивановичу может быть просто скучно с вами. Он взрослый занятой человек, а вы отнимаете его время!
Да-да! Мысленно я согласилась с Алексом, а вот Мари, похоже, такая мысль действительно не приходила в голову. Теперь же она и впрямь растерялась и только беспомощно взглянула на Ильицкого. А тот – я уверена, из вежливости – ответил:
– Позвольте, я очень плохо еще знаю Марию Георгиевну, но разве с ней вообще может быть скучно? – он снова улыбнулся и, девица несколько воодушевилась. – Она исключительно интересный собеседник.
– Да, Алекс, оказывается у нас уйма общих тем, – подтвердила Мари.
– О, разумеется! – окончательно взбесился Алекс, – Евгений Иванович, напомню, преподает в академии Генштаба, а вы, Мари, делаете три ошибки в слове «галерея». Безусловно, у вас уйма общих тем!
– Алекс! – уже никого не стесняясь, вскричала Мари.
Она покраснела до кончиков ушей, а глаза же сверкали такой ненавистью, что мне показалось, сейчас она бросится на бывшего друга с кулаками.
Все это – ненависть Мари к Алексу, а не ко мне – было так неожиданно, что я не могла найти слов, чтобы прекратить эту перепалку: в первый раз за три месяца, что я работаю у Полесовых, мне захотелось пожалеть Мари, а не наказать ее. Право, я не думала, что Алекс может быть так жесток.
Однако моя воспитанница, в глазах которой, кажется, стояли слезы, уже развернулась и резко сорвалась бежать назад, в дом. И Алекс, бросив еще один негодующий взгляд на Ильицкого, развернулся и пошел следом. Я могла лишь надеяться, что они вскоре помирятся.
Наверняка помирятся… всерьез ссориться из-за подобного глупого эпизода это немыслимо.
***
Как бы там ни было, мечта моя сбылась. Мы с Ильицким стояли в достаточно уединенном уголке парка, укрытом от окон особняка глухой стеной конюшни и оранжереей.
– Так ты действительно читал Маркса? – спросила я, чтобы не молчать.
– А ты что же – не читала?
– Не довелось…
– Напрасно. Маркс выдающийся экономист, в первую очередь. Соглашаться с его выводами или нет – личное дело каждого, но ознакомиться с его трудами образованный человек должен, – и он взглянул на меня так, будто и впрямь упрекал.
– Прости, что не соответствую твоим интеллектуальным запросам! – не удержалась я.
– Не расстраивайся, женщине куда важнее быть красивой, чем умной.
Я задумалась, пытаясь сообразить – это был сильно завуалированный комплимент, или он просто дал понять, что считает меня дурой?
Или же фраза его вовсе не содержала никаких намеков? По крайней мере, выглядел он снова крайне серьезным, от былого радушия не осталось и следа. Глядя себе под ноги, Ильицкий сошел с тропинки и в мрачной задумчивости прислонился спиной к дереву. Я не замедлила – оглянувшись, впрочем, по сторонам – подойти к нему ближе, так близко, что касалась его плечом и попыталась поймать его взгляд.
Дождавшись, наконец, что он взглянет мне в глаза, я улыбнулась в надежде согнать эту мрачность с его лица. И почти сразу поняла, что моя улыбка здесь не поможет. А потом Ильицкий спросил:
– К чему ты устроила этот спектакль – с подарком для мальчика? Выяснила хотя бы, что хотела?
И все это сказано чрезвычайно серьезным тоном, без намека на шутку. Боже, неужели мой маневр был настолько очевиден?… Если он все понял, то могли понять и другие. А если в гостиной находился убийца Балдинского? Однако, собрав остатки воли, я попыталась изобразить недоумение:
– Это Мари надоумила тебя, будто я что-то разыгрывала?
– Мари-то здесь при чем?
Моя попытка потерпела крах. Он надолго замолчал, продолжая, однако, прожигать меня взглядом и будто давая шанс признаться во всем самой. Но я признаваться, разумеется, не собиралась. Тогда он продолжил, заговорив уже куда жестче:
– Вчера, когда ты так легко покинула место убийства, я и впрямь готов был допустить, что прошлые события хоть чему-то тебя научили. Что ты поняла, чем чревато лезть в чужие тайны, что за это можно поплатиться и жизнью.
– Хватит, я не понимаю, о чем ты говоришь…
Я уже жалела, что так опрометчиво осталась с ним наедине – целовать меня он не собирался, а собирался читать нотации, будто я неразумная школьница. Я попыталась, было, прекратить разговор и шагнула на тропинку, чтобы вернуться в дом, но Ильицкий неожиданно сильно схватил меня за руку выше локтя, снова разворачивая лицом к себе:
– А теперь я вижу, что дело даже не в убийстве Балдинского! – он сжал мое плечо так сильно, что я подумала, что останутся синяки. – Что ты делаешь в этом доме?! Зачем тебе Полесовы?! Во что ты лезешь, черт возьми!
