Он сел, чтобы снять ботинки, и провел оценивающей рукой вдоль тела, от плеча до лодыжки, как будто успокаивал его и в чем-то убеждал. Так поглаживают разнервничавшееся животное. Фрайни слышала, как он вздохнул, но из-за нарисованной на лице маски не могла прочитать его выражение.
Линии его тела были элегантны, как у огромного кота. Может, он и в темноте видит, как кот? Он поднялся на ноги, нагой и прекрасный, и пошел к двери фургона, оглядываясь и пытаясь что-то рассмотреть в ночи.
Фрайни все еще была прикована к месту, как будто вросла в землю. Она подумала, что положение ее, мягко говоря, двусмысленно и что на ней всего лишь легкий халатик. Клоун посмотрел вниз, она посмотрела вверх, и зеленые глаза встретились с темно-серыми.
– Ферн, – мягко проговорил он, как будто пробовал ее имя на вкус.
– Маттиас, – сказала она, признавшись.
– Ты за мной наблюдала? – В вопросе проскользнула особая интонация, но она просто ответила:
– Да.
– Почему?
– Возможно, я любопытна.
– Как и я. Давай зайдем.
Он не сделал ни одного движения, чтобы прикрыть свое тело. Поднимаясь за ним по ступенькам, Фрайни подумала, что это тело, на которое приятно смотреть, и стыдиться тут нечего. Была ли эта нагота приглашением или угрозой, Фрайни пока не понимала.
Она перешагнула через последнюю ступеньку и закрыла за собой дверь фургона. Он затянул занавески. Маленькая комнатка ярко освещалась керосиновой лампой и была заставлена вещами. Там были плакаты, чемодан, кровать, застеленная лоскутным одеялом ручной работы. На подоконнике стоял отличительный знак: лицо клоуна, нарисованное на скорлупе яйца – доказательство права Джо Джо носить свою маску.
– Садись, – вежливо предложил он. – Боюсь здесь только кровать. Хочешь немного вина?
Фрайни кивнула, ослепленная его близостью и ярким светом. Он открыл бутылку вина и отвернул лампу, заметив, что Фрайни моргает.
– Какое-то время ты бродила в темноте, – заметил он голосом низким и отстраненным. – Пожалуйста, Ферн, выпей со мной и скажи, что же именно вызывает твое любопытство.
– Мне все любопытно, – сказала Фрайни, ни капли не покривив душой и сделав большой глоток из бутылки. Портвейн был сладок и богат ароматами.
– А я сам по себе тебя интересую?
– Да.
Фрайни сделала еще глоток вина. Краска все еще на его лице: две желтые звезды над глазами, белый рот вокруг его собственного красного рта. И все те же серые глаза, которые смотрят на нее и ничего не упускают. Он присел на кровать рядом с ней. Его нагой бок коснулся ее бедра через легкий халатик.
– Возможно, я нахожу, что ты… привлекателен, – добавила она. – Иначе зачем бы я стала бродить в ночи?
– Действительно, зачем же еще? – ответил он. – Но ты не из тех детей, что родились в цирке, Ферн? В противном случае ты бы знала…
– Знала что?
Его близость действовала на Фрайни. Она чувствовала, как его кожа излучает жар, замечала, как напряглись его мышцы, как это напряжение от бедра пошло в пах. Сомнений в том, что клоун рад ее видеть, не было. Однако голос его при этом оставался на удивление спокойным.
– Никто не спит с клоунами, – сказал он, передавая ей бутылку. – Это приносит несчастье. Мы неудачники. Мы само собой должны быть грустными.
– Почему? – Фрайни положила руку ему на плечо и почувствовала, как клоун затаил дыхание.
– Клоун – это средоточие грусти. Поэтому люди и смеются над нами. А как сможем мы быть грустными, если у нас появятся возлюбленные? – задал он резонный вопрос. – Ох!
Фрайни погладила его по спине. Твердые мышцы свидетельствовали об исключительной силе их обладателя.
– Итак, ты считаешь, что я не имею отношения к цирку? – спросила она, пробежав легкими пальцами от его шеи к грудной клетке и обнаружив напрягшиеся соски.
– Нет, не имеешь. Ты хорошая наездница, но ты не отсюда. Почему… Ах… Почему ты здесь?
– Знаешь, я не смогу сосредоточиться… – замурлыкала Фрайни. – Да и ты тоже, пока мы с этим не покончим. Давай ты будешь получать поцелуи за ответы. Первый вопрос: кто тебе больше нравится – Фаррел или Джонс?
– Фаррел. Джонс негодяй, – сказал клоун, и Фрайни поцеловала разрисованный рот. Грим с его губ перешел на ее, и они окрасились в такой же цвет.
– Хорошо, вопрос второй. Ты поможешь мне выяснить, что происходит?
– Да, – сказал он, и один красный рот слился с другим красным ртом в долгом поцелуе.
– Третий, и последний… – Она дышала ему в самое ухо. И молчала.
– Какой? – спросил он, все еще не дотрагиваясь до нее, глядя на ее улыбку, на ее откинутые назад черные волосы, на ее открытое лицо.
– Ты хочешь меня?
Маска клоуна приближалась, а он тем временем, не отрываясь, смотрел в ее глаза. И тогда он дотронулся до нее впервые за эту ночь.
Его мозолистые руки заскользили от ее лодыжек к бедрам. Фрайни затаила дыхание.
– Я могу сделать тебе больно, – проговорил он. – Прошло много времени, как…
– Потому что клоуны несчастны?
– Да.
Лицо его блестело от пота и краски. Отчаявшийся клоун, трепетавший от ее прикосновений, от того, что она рядом, от ее женского запаха.
– Я рискну. Каков твой ответ?
– Да.
Одним движением Фрайни сбросила халатик, и вот он уже над ней, покрывая ее страстными быстрыми поцелуями. Его сильные руки поднимают ее и кладут на лоскутное одеяло. Краска стирается, пока он прижимает лицо к ее животу; рот его ищет самое сладкое место, где все ее нервные окончания, вся ее сексуальность сходятся в один узел.
Мышцы ее расслабились, ноги раздвинулись… Над ее грудью появляется его лицо. Волосы его падают каскадом, и Фрайни закусывает губу, чтобы подавить крик. Рот его нежен и умел; он нашел самое чувствительное место. Ей не дотянуться, чтобы приласкать его. Кажется, он и не хочет, чтобы до него дотрагивались. Его шершавые руки нащупали ее соски и крепко сжали. Она задыхается на грани удовольствия и сладостной боли. В этом клоуне столько скрытой силы, что Фрайни оказалась в такой близости к страху, в какой никогда не бывала.
Его губы приблизились к ее губам, и рты их слились в поглотившем их обоих, горьком от краски поцелуе. Она обвила ногами его бедра, и первый вход был так силен, что пригвоздил ее к кровати. Маска клоуна, стоявшая у нее перед глазами, стала расплывчатой. Она крепко обхватила его и начала отвечать, но тогда его руки легли ей на плечи и остановили ее движения.
– Пожалуйста, не двигайся. Я не смогу… ждать… если ты будешь отвечать.
– А я не убегу, – сказала Фрайни, ерзая под ограничивающими ее свободу руками. – Я останусь на всю ночь. Отпусти. Не хочу быть прикованной.
