Элса увидела большой фермерский грузовик Дьюи, весь залепленный грязью. Вокруг него стояло несколько человек.
Взяв сумку, Элса двинулась через поле. Под ногами чавкала густая жижа, вода заливалась в галоши, просачивалась в ботинки. Джеб с мальчиками сбивали куски фанеры, которые им удалось выловить, девочки в кузове играли с замызганными куклами в грязных платьях. К забитой землей и мусором печке, которую Дьюи привезли из Алабамы, думая, что у них будет дом, прислонился сломанный стул.
Ночевали они в грузовике, все вшестером.
Подойдя ближе, Элса помахала Джебу. Тот смущенно глянул на нее:
– Джин у канавы.
У Элсы сжалось горло, она ничего не смогла ответить, лишь кивнула, пристроила сумку на сломанный стул и пошла дальше по заболоченному полю к канаве.
Джин пыталась зачерпнуть ведром воду. Элса приблизилась, чувствуя вину за то, что выбралась отсюда, и стыд за радость и благодарность, которую испытывала за это.
– Джин.
Подруга обернулась. За долю секунды, прежде чем Джин нашла в себе силы улыбнуться, Элса увидела всю глубину ее отчаяния.
– Элса. Знаешь, у нас тут без тебя настоящий ад.
Но Элса не приняла шутливого тона.
– Надин? Мидж?
– Надин со своими ушли. Просто пешком. А Мидж я после наводнения не видела.
Джин медленно выпрямилась, поставила на землю ведро с грязной водой.
Элса не знала, что сказать. Она опасалась, что не выдержит и расплачется. Теперь она понимала, что имел в виду дедушка, когда говорил: «Притворись смелой, если нужно». Так она сейчас и поступила, улыбнулась, хотя глаза щипало от слез.
– Мне не нравится, что вы здесь.
– И мне не нравится. – Джин закашлялась, поднесла ко рту грязный платок. – Но Джеб собирается надстроить какую-то конструкцию над кузовом. Глядишь, даже крытое крыльцо сделает. Скоро будет уже не так плохо. Земля высохнет. – Она улыбнулась и добавила: – Может, ты заглянешь к нам на чай.
– На чай? Думаю, пора нам всем перейти на джин.
– Но ты ведь придешь к нам в гости?
Элса ощутила страх Джин, да и сама она боялась не меньше.
– Конечно. А ты дашь мне знать, если я тебе понадоблюсь. В любое время. Днем и ночью. Мы в доме десять в лагере рабочих Уэлти. Вверх по дороге. Я… принесла вам немного еды.
Совсем немного.
– Ах, Элса… как я могу тебя отблагодарить?
– Ты не должна меня благодарить. Ты это знаешь.
Джин подняла ведро. Женщины вернулись к грузовику, который был после наводнения не на ходу. Как Дьюи будут выезжать на поля, ведь скоро лето?
Элсе было не по себе от того, что она бросает их тут, но она ничем не могла помочь. Она понимала, что многим еще хуже, у них даже нет машины, где можно как-то жить.
– Жизнь наладится, – сказала Джин.
– Конечно.
Они взглянули в глаза друг другу. Обе знали, что врут.
– Будем пить джин и танцевать чарльстон, как девушки из высшего общества, – сказала Джин. – Я всегда хотела брать уроки танцев. Я тебе рассказывала? Когда я еще была не замужем и жила в Монтгомери, я умоляла маму об уроках. Но у меня обе ноги левые. Видела бы ты меня на свадьбе. Как мы танцевали с Джебом – жуткое зрелище.
Элса рассмеялась.
– Ну уж точно вы танцевали не хуже, чем я с Рафом. Мы научим друг друга танцевать, Джин. Ты, и я, и музыка. И плевать, кто на нас смотрит и что думает.
Она обняла Джин и никак не могла отпустить ее.
– Иди, – сказала Джин. – Все у нас в порядке.
Элса сдержанно кивнула, помахала остальным членам семьи и двинула через мокрое поле к дороге. Внезапно увидела свою печку – та лежала на боку, наполовину занесенная грязью, трубы не было. Элса снова едва не расплакалась, и каждый миг, когда ей удавалось сдержать слезы, казался ей триумфом. Из грязи торчало ведро, она вытащила его и продолжила идти. Нашла кофейную чашку и ее тоже подобрала.
В Уэлти на заправке она помыла ведро под краном. Помыла и галоши, снова втиснула в них ноги. Все это время она думала о подруге, семье которой предстояло провести остаток зимы в грузовике посреди грязевого моря.
– Элса?
Она завернула кран и обернулась.
Джек, в руках стопка бумаг. Разумеется, листовки, призывающие людей восстать против бесчеловечного обращения.
Не стоит подходить к нему, не здесь, под людскими взглядами, но она не смогла удержаться. Элса чувствовала себя такой беззащитной и одинокой.
Такой одинокой.
Джек сам преодолел расстояние, разделявшее их.
– Все в порядке?
– Я была… в лагере. Джин… и дети… живут…
Голос ее прервался.
Джек раскинул руки, и она шагнула в его объятия. Он молча обнимал ее, позволяя выплакаться. Но руки его утешали, рубашка впитывала слезы.
Наконец она отстранилась и посмотрела ему в глаза. Он отпустил ее, смахнул слезы с щеки подушечкой большого пальца.
– Так жить нельзя, – хрипло сказала Элса. Близость, на миг возникшая между ними, уже развеялась. Ей было неловко, что она позволила Джеку обнять ее. Ни к чему ему думать, что она жалкая и слабая.
– Да, нельзя. Отвезти вас домой?
– Обратно в Техас?
– А вы этого хотите?
– Джек, то, чего я хочу, не имеет ни малейшего значения. Даже для меня самой.
Элса вытерла глаза, стыдясь своих слез.
– Знаете, это не слабость. Глубоко чувствовать, стремиться к чему-то. Нуждаться в чем-то.
Элсу поразили его слова, попавшие в самую точку.
– Мне пора, – сказала она. – Дети скоро вернутся из школы.
– До свидания, Элса.
Удивительно, какое у него было грустное лицо. Наверное, она его разочаровала.
– До свидания, Джек, – сказала Элса и пошла к своему грузовику.
Почему-то она знала, что он смотрит ей в след, но оглядываться не стала.
К концу марта земля высохла, поле у канавы снова стало обитаемым, Лореде исполнилось четырнадцать, а семья Мартинелли увязла в долгах. Элса беспрестанно подсчитывала. Пока получалось, что им с Лоредой придется собрать три тысячи фунтов хлопка, только чтобы выплатить долг. Но при этом нужно платить за аренду и покупать еду. И с приходом зимы этот порочный круг начнется заново. Ей не выбраться отсюда.
Как только дети уходили в школу, она отправлялась искать работу. В удачные дни ей удавалось заработать сорок центов: пропалывала сорняки, стирала, убиралась в домах. Каждую неделю они втроем ходили в Армию спасения, чтобы разжиться вещами из отданных на благотворительность.
