Она перевела взгляд на Джека. После всего того, что они пережили этой бесконечной ужасной ночью, его сила успокаивала. Лореда подумала, что на такого мужчину можно положиться. На мужчину, который не просто распространяет идеи, но борется за них, терпит побои, не отступает. Если бы только отец походил на Джека.
Революционер, а не мечтатель. Отец дал Лореде слова, но важны не слова, а поступки. Теперь она это знала. Уйти. Остаться. Бороться. Или бежать.
Лореда хотела быть такой, как Джек, а не как ее лишенный веры отец. Она хотела отстаивать свои убеждения, хотела рассказать всему миру, что она не заслуживает такой жизни, что недостойно Америки позволять людям так жить.
Но эта стопка листовок на столе. К ним почти никто не прикасался. Люди брали кофе и сэндвичи, однако слова их не интересовали. Особенно слова борьбы. На листке со списком желающих вступить в Союз рабочих значилось лишь одно имя – Лореда Мартинелли.
– А как вы с Джеком познакомились? – спросила Лореда, глядя на него.
– Встретилась много лет назад в Клубе Джона Рида. Мы были оба молодыми и слишком много о себе воображали. – Наталья затоптала окурок модной туфлей. – Он первым увлекся правами сельскохозяйственных рабочих и несколько лет назад убедил нас бороться с депортацией мексиканцев. Отвратительные были времена, но… – Наталья пожала плечами, – но люди пугаются, когда теряют работу, и обычно винят приезжих. Первый шаг – назвать их преступниками. Все остальное просто. Ну ты и сама знаешь. – Она глянула на Лореду.
– Да.
– Несколько лет назад мексиканцы организовали профсоюз и потребовали повышения оплаты труда. К сожалению, без насилия не обошлось. Погибли люди. Джек год просидел в тюрьме Сан-Квентин. Вышел он еще более решительным.
О тюрьме Лореда как-то не подумала.
– А почему требовать повышения оплаты труда – это незаконно?
Наталья зажгла очередную сигарету.
– Формально это законно. Но Америка – капиталистическая страна, и всем здесь заправляют толстосумы. После кампании против иммигрантов, когда всех нелегалов депортировали в Мексику, у сельхозпроизводителей могли бы возникнуть реальные проблемы, а тут…
– Мы начали приезжать.
Наталья кивнула.
– Они разослали листовки по всей Америке, приглашая рабочих. И людей приехало много, даже слишком. Теперь на каждое рабочее место десять желающих. Нам сложно уговорить ваших организоваться. Они…
– Независимые.
– Я хотела сказать «упрямые».
– Возможно. Ведь многие из нас фермеры, и иногда приходится упрямиться, чтобы выжить.
– А ты упрямая?
– Да, – медленно проговорила Лореда. – Думаю, да. Но главное, я очень злая.
Элсу разбудил солнечный свет, лившийся в окна, ей сразу вспомнился любимый дом, Тополиное. Позже она напишет об этом в своем дневнике – о наивной радости видеть солнце через прозрачное стекло, золотое, чистое, как взгляд Бога, о том, как солнечный свет наполняет душу надеждой.
Это лучше, чем писать о новой, ужасающей правде: денег у них больше нет.
Вещи, палатка, печка, еда. Ничего этого тоже больше нет.
И все же кто-то оставил на комоде светло-голубое платье и красный свитер. Надо радоваться малому.
Она медленно – после вчерашнего ныло все тело – надела новую одежду и грязные ботинки и пошла в соседнюю комнату к детям. На стук в дверь никто не ответил, и она спустилась в холл.
Улицу перед отелем огородили. Шатры Красного Креста, и Армии спасения, и местной пресвитерианской церкви. Энт и Лореда разносили подносы с едой.
Элса ощутила гордость за своих детей: помогают другим, хотя сами лишились всего. После всех страданий, невзгод, потерь, разочарований – вот они, улыбаются и раздают еду. Помогают людям. Значит, у будущего есть надежда.
Джек стоял около одного из шатров и беседовал с женщиной в берете. Элса направилась к ним.
Он улыбнулся:
– Кофе?
– С удовольствием.
Они вошли в шатер, Джек подвинул ей стул. Взгляд Элсы упал на стопку листовок на столе. Вступайте в профсоюзы! Коммунизм – это новый американизм! Некоторые листовки на испанском. Подписной лист приглашал вступать в Союз рабочих. Записался только один человек – Лореда Мартинелли.
– Предлагаете немного радикальной идеологии вместе с кофе? – спросила Элса и скомкала листок. – Моя дочь не будет в такое вступать.
Он сел рядом с ней, придвинулся ближе.
– Лореда ходит за мной, как охотничья собака, учуявшая дичь.
– Ей тринадцать, – сказала Элса, глядя на людей, собравшихся на улице. – Ей даже разговаривать с вами не стоит, не то что вступать в Коммунистическую партию. Кроме того, фермерам не нужны профсоюзы.
– Грустный комментарий к нашему времени. Мы, в конце концов, в Америке.
– Это не та Америка, которую я знаю. – Элса повернулась к нему: – Почему коммунизм?
– Почему нет? Я и сам работал на полях. Я знаю, какая у мигрантов тяжелая жизнь. Крупные землевладельцы помогли Рузвельту избраться. Он им обязан. Никогда не задумывались, почему он поддерживает почти всех рабочих, но только не занятых в сельском хозяйстве? Я хочу исправить ситуацию. – Он внимательно смотрел на нее. – Похоже, вы немало пережили. Может, объясните мне, почему большинство людей, приезжающих в штат, не хотят вступать в профсоюзы?
– Мы гордые. Мы верим в упорный труд и равные возможности. Но не в принцип «один за всех и все за одного».
– А вы не думаете, что принцип «все за одного» мог бы вам помочь?
– Я думаю, то, чего вы хотите, доведет вас до беды.
Элса допила кофе и протянула ему пустую чашку. Он взял чашку, и она заметила у него на запястье дешевые часы, которые неправильно показывали время. Это ее удивило. Никогда раньше она не встречала мужчин, которым плевать было на время.
– Я благодарна вам за помощь, Джек. Искренне. Вы первыми приехали нам помочь, но…
– Но что?
– У меня просто нет времени на коммунизм. Мне нужно искать жилье.
– Вам кажется, что я не понимаю вас, миссис Мартинелли, но я понимаю. Лучше, чем вы можете себе представить.
То, как он произнес ее фамилию, ее удивило – она прозвучала почти экзотически, почти незнакомо.
– Зовите меня Элсой.
– Позвольте мне кое-что для вас сделать?
– Что?
– Вы мне доверитесь?
– Почему я должна вам довериться?
– В доверии нет «почему». Оно либо есть, либо нет. Так вы мне доверитесь?
Элса пристально вгляделась в темные, казавшиеся бездонными глаза Джека. Его увлеченность делом тревожила ее, наверняка она испугалась бы, если бы встретила Джека в прежней жизни. Она помнила, как он проповедовал на городской площади, помнила его разбитое в кровь лицо, когда они встретились возле полицейского участка. Джек и его идеи неотделимы от насилия, в этом сомнений нет.
